Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира - Баррингтон Мур-младший

Торговля – это очевидный фактор, помогающий налаживать связи между различными регионами страны. То, что хлопок с Юга поставляли прежде всего в Англию, наверняка было важным обстоятельством. Ведь из-за этого связь с Севером оставалась слабой. О симпатиях Англии к южанам во время Гражданской войны хорошо известно. Но было бы неверно придавать слишком большое значение выбору торговых связей как проявлению разобщенности. Как указано выше, фабрики на Севере постепенно начали использовать больше хлопка. Когда на западных рынках произошел коллапс после краха 1857 г., нью-йоркские торговцы временно оказались в сильной зависимости от своих торговых связей с Югом [Foner, 1941, p. 143]. Одним словом, торговая ситуация изменялась, и если бы войны удалось избежать, то историки, ищущие экономические причины, не испытывали бы трудностей с тем, чтобы найти этому объяснение.

Хотя тот факт, что хлопок по-прежнему связывал Юг больше с Англией, нежели с Севером, был важен, два других аспекта имели большее значение. Один из них уже упоминался: отсутствие сколько-нибудь сильной и радикальной угрозы со стороны рабочего класса для промышленного капитала на Севере. Второе – то, что Соединенные Штаты не имели сильных внешних врагов. В этом отношении ситуация была прямо противоположной тому, с чем столкнулись Германия и Япония, пережившие свои версии кризиса политической модернизации несколько позже – в 1871 и в 1868 гг. соответственно. Вследствие этого сочетания факторов не возникло значительного движения в поддержку типичного консервативного компромисса аграрной и промышленной элит. Уже ничто не могло заставить владельцев фабрик на Севере и владельцев рабов на Юге сплотиться под флагом защиты неприкосновенности собственности.

Если попытаться, несмотря на недоговоренность, подвести итог, главные причины войны нужно искать в развитии двух экономических систем, что привело к возникновению двух различных (хотя и капиталистических) цивилизаций с несовместимыми позициями в отношении рабства. Связи между северным капитализмом и западным фермерством помогли создать временную и неустойчивую, типично реакционную коалицию городской и сельской элит, а вместе с тем и компромисс, который мог бы предотвратить войну (он же в итоге ее завершил). Еще два фактора чрезвычайно осложнили достижение компромисса. Будущее Запада казалось неопределенным, и следовательно неопределенным становилось и распределение центральной власти, что привело к обостренному восприятию любых поводов для недоверия и раздора. Кроме того, как было отмечено, основные связующие факторы американского общества, несмотря на свое усиление, были еще очень слабы.

Нет необходимости подробно рассказывать о самой Гражданской войне, тем более что самое важное политическое событие, «Прокламация об освобождении рабов», уже упоминалось. Война отразила тот факт, что господствующие классы американского общества четко разделились на две части – намного более четко, чем правящий слой в Англии времен Пуританской революции или во Франции эпохи Французской революции. В ходе этих двух великих потрясений раздоры внутри правящих классов позволили проявиться тенденциям, возникшим в низших слоях, что было намного сильнее выражено во Франции, нежели в Англии. Во время Гражданской войны в Америке не произошло сравнимого с этим радикального выступления социальных низов.

Легко увидеть причины этого, по крайней мере в общих чертах: американские города не были переполнены угнетенными ремесленниками и потенциальными санкюлотами. Хотя и косвенным образом, существование западных земель уменьшило взрывной потенциал. Кроме того, не было необходимой основы для крестьянского восстания. Место крестьян на социальном дне Юга занимали в основном чернокожие рабы. Они либо не могли, либо не желали бунтовать. Для достижения наших целей точная причина не имеет значения. Хотя отдельные мятежи рабов случались, они не приводили к политическим последствиям. С этой стороны не могло возникнуть революционного движения.[99]

На пути революционного движения, т. е. попытки силового изменения установленного общественного порядка, встал северный капитализм. В группе, известной как радикальные республиканцы, идеалы аболиционизма, соединившись с интересами производителей, привели к краткой революционной вспышке, с шипением угасшей в трясине коррупции. Хотя радикалы были помехой для Линкольна во время войны, он смог одержать победу в значительной степени из-за сохранения Союза, т. е. без серьезной атаки на права собственности южан. За короткое время, около трех лет после окончания сражений, в 1865–1868 гг., когда радикальные республиканцы были у власти на Севере, в стане победителей, они начали наступление на плантаторскую систему и остатки рабовладения.

Вожди этой группы воспринимали войну как революционную борьбу между прогрессивным капитализмом и реакционным аграрным обществом, основанным на рабском труде. Даже если конфликт между Севером и Югом действительно был такого рода, это противоборство, наиболее важные сражения которого произошли после прекращения реальных боев, было обязано своим возникновением радикальным республиканцам. Сто лет спустя они кажутся последней революционной искрой чисто буржуазного и чисто капиталистического подъема, последними продолжателями дела средневековых горожан, выступивших против своих феодальных сюзеренов. После Гражданской войны революционные движения были либо антикапиталистическими, либо фашистскими и контрреволюционными, даже если они происходили в поддержку капитализма.

От идеологов аболиционизма и радикалов «Свободной земли» небольшая группа республиканских политиков переняла взгляд на рабство как на анахронический «остаток умирающего мира “баронов и крепостных – знати и рабов”». В Гражданской войне они видели возможность разрушить этот деспотический анахронизм, чтобы перестроить Юг по образу демократического и прогрессивного Севера, в основании которого были «свобода слова, свободный труд, школы и урны для голосования». Тадеуш Стивенс, лидер республиканцев в Палате представителей, на публике смягчавший свою позицию, в частном письме коллеге-юристу указывал, что страна нуждается в человеке власти (т. е. не в Линкольне), который «обладает достаточной цепкостью ума и достаточной нравственной силой, чтобы трактовать эти события как радикальную революцию и перестроить наши институции… Эти меры включали бы разорение и эмансипацию Юга, а также повторное заселение половины континента…» Импульс этому движению, переставшему быть просто шумной болтовней, придавал тот факт, что его интересы совпадали с интересами главных деловых кругов северного общества.[100] Одним из них была зарождавшаяся металлургическая промышленность Пенсильвании. Другой касался железных дорог. Стивенс действовал в Конгрессе как посредник между этими деловыми кругами, от каждого из которых он получал денежную компенсацию в согласии с господствовавшими политическими нравами [Current, 1942, p. 226–227, 312, 315–316]. Радикальные республиканцы также получали существенную поддержку со стороны рабочего класса на Севере. Даже если рабочие-северяне относились весьма прохладно к аболиционистской пропаганде, поскольку опасались конкуренции со стороны чернокожих и рассматривали аболиционистов Новой Англии как лицемерных представителей фабрикантов, они с большим энтузиазмом воспринимали идеи радикалов о защите тарифа и осторожном подходе к снижению завышенного курса северной валюты (см.: [Rayback, 1943, p. 152–163]). Финансовые и торговые круги, в свою очередь, относились к радикалам без энтузиазма. После войны принципиальные радикалы выступили против «северной плутократии» [Sharkey, 1959, p. 281–282, 287–289].