Коронная башня - Майкл Дж. Салливан

Адриан хотел было сказать, что это прохладный или спокойный цвет, похожий на небо или воду, но ничто из этого на самом деле не давало определения синему цвету. Мантия Аркадиуса была синей, и она не походила ни на что из вышеперечисленного.

– Ты не можешь, – наконец подытожил профессор. – Мы знаем цвета лишь по предметам, к которым они относятся. Твой отец, скорее всего, указывал на сотни предметов одного и того же цвета, и со временем ты понял, что цвет выражается тем словом, которое он использовал. Существует много таких вещей, абстрактных идей, никак не выраженных материально. Добро и зло, к примеру. Проблемы начинаются тогда, когда человек, который жаждет наполнить свою чашу, воспринимает идеи тех, кто, фигурально выражаясь, не различает цветов. Когда ты запомнишь идею, когда она укоренится у тебя в голове и осядет там, от нее сложно избавиться, как от старой шляпы. И поверь мне, у меня много старых шляп. Некоторые я не носил годами, но все равно храню их. Сентиментальность встает на пути практичности. С течением временем даже идеи становятся старыми друзьями, а если ты не можешь избавиться от старой шляпы, которую никогда не надеваешь, представь, насколько сложнее отказаться от идей, на которых ты вырос. Чем дольше отношения, тем сложнее их разорвать. Поэтому я и стараюсь заполучить учеников совсем юными, до того как их мозги закоснеют во всей той чепухе, которую они выучили в мире. Пока не различают цвета. Однако на этом поприще меня не всегда ожидает успех.

Он посмотрел на юношу, который сидел напротив, и подмигнул, отчего тот нахмурился и отвернулся.

– Как я понимаю, ты нашел своего друга Пиклза?

– Да. Мы вчера вместе ужинали.

– Слышал, слышал… Брошенный пирог с мясом. Где ты познакомился с этим безрассудным молодым человеком? Не в Калисе же…

– В Вернесе. По пути сюда. Парнишка не очень цивилизован.

– Я так и понял. Но расскажи мне, чем ты занимался после того, как ушел из дома?

– Что-то из этого вы наверняка знаете или угадали, коль скоро сумели меня найти.

– Твой отец сказал, что ты пошел в солдаты.

– Я сказал ему, что ухожу, чтобы вступить в армию короля Урита.

– И как, вступил?

Адриан кивнул, склонившись над пахнувшей корицей кружкой.

– Но ты там не остался? – предположил профессор.

– Видите ли, там у меня возникли кое-какие трудности.

– Понимаю. Солдаты-ветераны редко прощают тех, кто превзошел их в бою, особенно если их унизил пятнадцатилетний мальчишка.

Адриан рассматривал старика сквозь клубы пара.

– Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять это, – сказал он. – Наверное, я полагал, что произведу на них впечатление, они похлопают меня по плечу и будут мне рукоплескать. Но вышло совсем иначе.

– И ты ушел?

– Мне больше повезло в армии Уоррика под предводительством короля Этельреда. Там я уже не старался показать себя и солгал насчет своего возраста, прибавив себе годков. Стал капитаном, но тут Этельред рассорился с Уритом, и оказалось, что я должен воевать против людей, вместе с которыми служил почти год. Я ушел в отставку, надеясь поступить на службу к королю каких-нибудь земель подальше. Так и переходил с места на место, пока в конце концов не оказался в Калисе.

– Идеальное место для того, чтобы исчезнуть.

– Я тоже так подумал, да, собственно, так и случилось… в некотором роде. – Адриан бросил через плечо взгляд на дверь. Вошло еще несколько студентов в небрежно накинутых мантиях. – Часть меня действительно исчезла.

Аркадиус окунул палец в кружку и помешал напиток.

– Что ты имеешь в виду?

– Джунгли меняют людей… или… не знаю, может, они просто выносят на поверхность то, что уже скрыто внутри. Там ничто тебя не сдерживает, не вынуждает следовать установленным в обществе правилам, в которых, конечно, можно запутаться, но которые служат тебе чем-то вроде якоря. Ты видишь себя без прикрас, и мне не понравилось то, во что я превратился. Когда я получил ваше письмо, во мне будто что-то сломалось.

Адриан посмотрел на мечи. Этим утром, надевая их, он думал о них не больше, чем о сапогах, – даже меньше. Сапоги, по крайней мере, были новые.

– Ты обнажал их с тех пор, как покинул Калис?

– Не для боя.

Аркадиус кивнул из-за кружки. На старческом лице его внимательные глаза казались на удивление яркими, словно только что отполированные бриллианты в древней потускневшей оправе.

– Я не могу не думать о том, сколько людей осталось бы в живых, если бы я послушался отца и остался в Хинтиндаре.

– Скорее всего, они бы все равно погибли. Издержки военной профессии.

Адриан кивнул.

– Может быть, но, по крайней мере, их кровь не запятнала бы мои мечи.

Аркадиус улыбнулся.

– Странный взгляд для воина.

– За это можете сказать спасибо моему отцу. Ему и его дурацкой курочке.

– Как это? – не понял профессор.

– На десятый день рождения отец подарил мне только что вылупившегося цыпленка и заявил, что теперь я несу ответственность за жизнь этой птицы и должен оберегать ее. Я старательно заботился о птице. Назвал ее Гретхен, кормил с руки. Даже спал с ней в обнимку. Ровно год спустя отец заявил, что его сын на день рождения должен поужинать жареной курятиной. Других кур у нас не было. Я умолял его не делать этого и клялся, что, если он убьет Гретхен, я не съем ни кусочка. Только отец и не собирался убивать Гретхен. Он вручил топор мне. «Научись ценить чужую жизнь, прежде чем отберешь ее», – сказал он. Я отказался. В тот день мы вообще ничего не ели, на следующий тоже. Я был намерен перебороть отца, но старик словно был сделан из камня. Я вытерпел всего два дня, не помогли ни гордость, ни жалость, ни сострадание. Во время ужина я обливался слезами, но съел все до последней крошки. Потом я целый месяц не разговаривал с отцом и так и не простил его. Я ненавидел его то за одно, то за другое, пока наконец не ушел из дома. Мне потребовалось пять лет боев, чтобы осознать важность того ужина, из-за которого я никогда не наслаждался убийством и не закрывал глаза на чужую боль.

– И все это из-за одной курицы?

– Нет. С курицы все началось. Были и другие уроки. – Адриан бросил взгляд на сидевших поблизости студентов, делавших вид, что не слушают их разговор, и сказал: – Вам повезло, что вас обучает профессор. Есть учителя гораздо хуже.

– Он учил тебя ценить жизнь, – улыбнулся Аркадиус.

– И в то же время тренировал меня, как наиболее эффективно отнять ее? Разве человек станет учить сына летать, одновременно внушая ему страх высоты? Я хотел чего-нибудь добиться в жизни. Применить мастерство, которое он вбил в меня. К чему ловко управляться с мечом, если всю жизнь будешь ковать лемехи? Я видел других – богатых рыцарей, которых великие лорды прославляли за их умения, – и знал, что могу одолеть любого из них. У них было все: лошади, шикарные женщины, поместья, доспехи. У меня не было ничего. Я думал, что если только сумею показать им… – Адриан осушил кружку и отвернулся, уставившись на удлинившуюся очередь на завтрак.