Чертополох и роза - Виктория Холт

Старик отправился к ним и рассказал, что происходит.

– Лайон Кинг едет сюда с посланием от Совета к вашему величеству, – сказал Драммонд. – И наверняка потребует, чтобы вы предстали перед Советом.

– С какой целью? – осведомилась Маргарита.

– Дабы обсудить брак вашего величества.

– Мой брак – сугубо личное дело, – огрызнулась Маргарита, зная, что это далеко не так.

Ангус, в последние недели несколько утративший детскую застенчивость, взял ее руку и поцеловал.

– Это наше дело, – уточнил он. – Я не позволю им оскорблять вас.

Маргарита бросила на него любящий взгляд и повернулась к Драммонду.

– Вам необходимо принять лорд-лайона, когда он прибудет, – сказал старик, – и, я думаю, мы должны сделать это со всеми церемониями и помпой, дабы напомнить, что вы – королева Шотландии. Вашему величеству надо надеть корону, а ваш супруг будет стоять рядом. Я прошу вашего милостивого разрешения также присутствовать па этой аудиенции.

– Мой дорогой лорд Драммонд, – улыбнулась Маргарита, – все будет так, как вы советуете, поскольку я убеждена: вы сейчас, как и всегда, правы.

Так они и сделали, и, прибыв в Стобхолл, сэр Уильям Комин увидел, что королева с Ангусом и Драммонд готовы его принять.

Комин предстал перед ними в одежде, украшенной эмблемами, и со всеми надлежащими регалиями, а потому выглядел не менее величественно, чем сама Маргарита в короне и горностаевой мантии.

Первых слов посланца хватило, чтобы показать им с Драммондом намерения Совета, ибо, вместо того чтобы обратиться к королеве как к своему суверену, Комин начал:

– Миледи королева, мать его величества короля…

Драммонд и всегда-то славился бешеным нравом, а сейчас, зная, что он в отчаянном положении, внезапно обезумел от ярости. Он женил своего внука на королеве-регентше, и лорд-лайон не смеет обращаться к ней просто как к матери короля!

И, совсем потеряв власть над собой, Драммонд ударил лорд-лайона в ухо.

На несколько секунд в зале воцарилась мертвая тишина. Титул лорд-лайона был пожалован Комину самим королем Яковом IV, и, поскольку он олицетворял собой корону и государство, его положение считалось столь же священным, как и королевской особы. Никогда еще в истории Шотландии с лорд-лайоном при исполнении им своего долга не обращались иначе как с величайшим уважением.

Комин, утративший на эти жуткие несколько секунд дар речи, не совсем понимал, как себя вести. Затем, поклонившись королеве, он медленно повернулся и вышел.

Молчание длилось. Все трое знали, что подобное оскорбление никогда не будет забыто.

Это стало сигналом к бунту, поскольку было немыслимо и представить, что шотландская знать способна смириться со столь чудовищным положением дел. Королева-регентша тайно вступила в брак, чтобы удовлетворить свою похоть, даром что и года не прошло со дня гибели ее мужа! Проклятые Дугласы, рвущиеся к власти, проталкивая юного Ангуса! Сам лорд-лайон оскорблен наглым Драммондом!

Прежде всего следовало объяснить Олбани необходимость его немедленного приезда; и самым подходящим человеком, способным втолковать герцогу, насколько Шотландия нуждается в его присутствии, был уязвленный лорд-лайон. Ему надлежало отбыть во Францию безотлагательно.

Лорд-канцлер, архиепископ Глазго Битон выразил неодобрение браку, совершенному, когда тело их возлюбленного суверена недавно успело остынуть. Маргарита, подстрекаемая Драммондом и Ангусом, решила незамедлительно лишить Битона должности. Дугласы были наготове, чтобы занять все ключевые посты в государстве. Итак, королева послала Ангуса в Перт, дабы тот арестовал Битона и взял печать лорд-канцлера себе.

Воинственные лэрды, не теряя времени, начали смуту. Сторонников королевы – в основном членов клана Дугласов и их союзников – осадили в их собственных замках враги королевы и Дугласов. Гэвин Дуглас оказался среди пострадавших, а над Драммондом нависла постоянная угроза ареста. Парламент выступил против королевы, и, казалось, в Шотландии настало двоевластие; парламент – в Эдинбурге, а королева – в Стирлинге или Перте.

Маргарита давно научилась хитрить. Вот и теперь она поспешно написала своему брату Генриху, рассказав о недавнем браке с Ангусом и намекая, будто причиной столь поспешного замужества стала уверенность, что парламент готов привезти в Шотландию Олбани и заставить их обвенчаться. Правда, жена герцога жива, но не отличается крепким здоровьем, и вдобавок они состоят в близком родстве, а значит, развод, по словам Маргариты, не представил бы никаких трудностей. И вот она и выбрала другого мужа, осознавая, насколько ее дорогого брата огорчил бы альянс с Олбани, ведь он самый настоящий француз по воспитанию и привязанностям. В общем, стань он правителем Шотландии, ни за что не успокоился бы, пока не втянул ее в войну с Англией.

Ответ Генриха был именно таким, какого ожидала Маргарита. Менее всего он хотел бы видеть в Шотландии Олбани, а потому одобрил брак сестры с Ангусом и заявил, что будет счастлив принять его как своего зятя.

Лорд-лайон потерпел кораблекрушение на пути во Францию, что вызвало большой восторг у Дугласов.

– Господь явно на нашей стороне! – ликовала Маргарита, и клан Ангуса, собственно, разделял ее мнение.

Но это не означало, что иные посланцы не добрались до Франции и Олбани не был осведомлен о своем долге перед Шотландией.

Наступил период ожидания. Смута приняла форму мелких стычек и пока не разрослась в гражданскую войну. Главным образом потому, что Маргарита была сестрой Генриха VIII, каковой недреманным оком следил за любыми проявлениями слабости в соседнем королевстве.

Шотландия была бы не в силах противостоять вторжению англичан.

Герцог Олбани получил сообщение, что король намерен охотиться неподалеку от его поместий и предполагает провести ночь в его замке, что повергло домочадцев в то состояние внутренней дрожи, каковое бывает вызвано лишь королевским визитом. Франциск I, ставший королем всего несколько месяцев назад, уже успел поразить воображение своих подданных точно так же, как Генрих VIII потряс своих. Оба короля были молоды, красивы и темпераменты, а кроме того, унаследовали троны от скупцов. Повсюду, куда ни направлялись эти монархи, блистательное великолепие процессий восхищало народ, и их царствование еще не длилось достаточно долго, чтобы люди начали задумываться, к чему ведет подобная королевская экстравагантность.

Олбани был другом Франциска много лет – все время, пока тогдашний герцог Ангулемский жил в вечном страхе, что Людовик XII произведет на свет сына, каковой отнимет у него надежду занять трои.

Но сын так и не родился, и теперь Франциск прочно воссел на престол. Он решил оказать старому другу честь, приехав сюда поохотиться, но Олбани знал: у короля наверняка есть для пего какое-то поручение.