Хищник - Патрисия Корнуэлл

За последние несколько недель его состояние ухудшилось. А сегодня он был совсем плох.

– У нас ocталось несколько минут. Давайте поговорим о Нью-Джерси, – сказала доктор Селф, ненавязчиво напоминая, что ему пора уходить. – На прошлой неделе вы несколько раз упомянули Нью-Джерси. Почему Нью-Джерси имеет для вас такое значение?

– Если бы вы там выросли, то не спрашивали бы, – ответил Марино, и на его лице отчетливо проступило то самое выражение.

– Это не ответ. Пит.

– Мой отец был пьяницей. Мы оказались на самом дне. Люди попрежнему смотрят на меня, как на изгоя, и ведут себя соответственно.

– Возможно, это выражение вашего лица заставляет их вести себя подобным образом. И дело вовсе не в их поведении.

На столе звякнул автоответчик, и лицо Марино вновь приняло знакомое выражение. На этот раз оно не вызывало у нее сомнения. Он терпеть не мог, когда во время сеанса кто-нибудь звонил, даже если доктор не отвечала. Ему было непонятно, почему она держится за такое старье, как автоответчик, вместо того чтобы пользоваться голосовой почтой, которая бесшумна, не звякает, когда кто-нибудь оставляет сообщение, и никого не раздражает. Он уже не раз говорил об этом доктору. Она посмотрела на золотые наручные часы с большими римскими цифрами, которые она могла видеть без очков.

До окончания сеанса оставалось двенадцать минут. Пит Марино не умел вовремя закругляться. У него были проблемы со всем, что закончилось, ушло, миновало или умерло. Доктор Селф не случайно назначала ему сеансы на конец дня, желательно около пяти, когда начинало темнеть или заканчивалась послеполуденная гроза. Он представлял собой чрезвычайно интересный случай. Иначе она не стала бы с ним возиться. Со временем она уговорит его участвовать в ее общенациональной программе на радио или даже в ее новом телешоу. Он будет хорошо смотреться перед камерой. Гораздо лучше, чем этот противный и глупый доктор Эмос.

у нее еще ни разу не было копа. Когда она читала лекции в Национальной академии судебной медицины во время летней сессии, в ее честь был устроен обед и она оказалась за столом рядом с Марино. Именно тогда ей пришла в голову мысль пригласить его в свое шоу. Конечно, он нуждается в лечении. Слишком много пьет. Она сама видела, как он выпил четыре стакана виски за один присест. Курит. От него сильно пахнет табаком. Любит поесть. На том обеде он проглотил три десерта. С первого взгляда было видно, что он склонен к саморазрушению и ненавидит себя.

– Я могу вам помочь, – предложила она ему в тот вечер.

– В чем? – вскинулся он, словно она схватила его за ногу под столом.

– Совладать с вашими бурями. Пит. С теми, что бушуют у вас внутри. Расскажите мне о них. Мы с вами поговорим так же, как я беседую с вашими блестящими студентами. Вы сможете управлять своей погодой, как захотите. Солнце и ненастье будут подчиняться вашим желаниям. Хотите – прячьтесь от дождя, хотите – гуляйте на солнышке.

– При моей работе гулять на солнышке бывает опасно.

– Я не хочу, чтобы вы погубили себя. Пит. Вы большой, умный и красивый мужчина. Такие должны жить долго и счастливо.

– Но вы ведь меня совсем не знаете.

– Я знаю о вас больше, чем вы думаете.

Марино стал ходить к ней на прием. Через месяц он бросил пить и курить и похудел на десять фунтов.

– Ничего особенного мое лицо не выражает. Не понимаю, о чем вы говорите, – повторил Марино, дотрагиваясь до лица кончиками пальцев, как это делают слепые.

– Выражает. Как только кончился дождь, на вашем лице появилось это выражение. Все, что вы чувствуете, отражается на вашем лице. Пит, – со значением сказала доктор Селф. – Мне кажется, что это тянется еще со времен Нью-Джерси. Как вы считаете?

– Я считаю, что все это ерунда. Я пришел к вам, потому что не мог бросить курить и слишком много пил и ел. А вовсе не потому, что у меня на лице что-то там написано. Никто никогда не жаловался на мое лицо. Моя жена Дорис была недовольна, что я такой толстый и слишком много пью и курю. Но мое лицо ее вполне устраивало. Она никогда не высказывалась по этому поводу. И все мои женщины были им довольны.

– А как насчет доктора Скарпетты?

Марино весь напрягся и ушел в себя, как это всегда случалось с ним, когда речь заходила о Скарпетте.

– Мне пора в морг, – бросил он.

– Пока еще нет, – пошутила она.

– Мне не до шуток. Я расследовал дело, а меня отстранили. Последнее время такое происходит со мной постоянно.

– Это доктор Скарпетта отстранила вас?

– Она не успела. Я сам не стал участвовать во вскрытии, потому что кое-кто пытается меня в чем-то обвинить. Не хочу злоупотреблять служебным положением, и без того ясно, отчего умерла эта дама.

– А в чем вас обвиняют?

– Меня всегда в чем-нибудь обвиняют.

– На следующей неделе мы поговорим о ваших параноидальных идеях. Это тоже связано с выражением вашего лица, уж поверьте мне. А Скарпетта не замечала этого выражения? Уверена, что замечала. Обязательно спросите ее.

– Все это бред собачий.

– Вы помните наш разговор о сквернословии? Мы же с вами договорились. Сквернословие – это способ выразить подавленные эмоции. Я же хочу, чтобы вы рассказывали мне о ваших чувствах, а не выражали их.

– Я чувствую, что это бред собачий.

Доктор Селф снисходительно улыбнулась, словно перед ней был непослушный ребенок.

– Я к вам хожу не для того, чтобы слушать про выражение моего лица, которого на самом деле нет.

– Почему бы вам не спросить про него Скарпетту?

– Я чувствую, что это не ее собачье дело.

– Давайте обсуждать проблемы, а не выражаться по их поводу. Очень удачная фраза. Надо сделать ее девизом радиопередачи. «Давайте обсудим» с доктором Селф.

– Так что же случилось сегодня? – спросила она Марино.

– Вы серьезно? Я обнаружил старуху, которой выстрелом разнесли всю голову. Угадайте, кто будет следователем?

– Наверно, вы. Пит.

– Как бы не так. Раньше-то, конечно. Я же вам рассказывал. Я был следователем по убийствам и помогал доку. Но сейчас я смогу вести дело, только если мне поручат это правоохранительные органы. А Реба черта с два захочет это сделать. Сама она ни хрена не смыслит, но у нее на меня зуб.

– Насколько я помню, вы ее тоже не слишком любите, потому что она неуважительно к вам относится и старается унизить.

– Какой детектив из этой телки?! – воскликнул он, побагровев.

– Расскажите об этом поподробнее.

– Я не могу рассказывать о своей работе. Даже вам.

– Я не спрашиваю вас о конкретных делах и расследованиях. Вы можете не беспокоиться. Все, что здесь говорится, никогда не покидает пределы этой комнаты.