Хищник - Патрисия Корнуэлл

Войдя в бежевый вестибюль. Бентон подошел к пуленепробиваемой перегородке и взял трубку внутренней связи.

– Как дела, Джордж?

– Все так же.

– Прискорбно это слышать. Значит, вы еще не ходили к доктору?

Раздался громкий металлический щелчок, и Бентон получил возможность войти. Когда дверь за ним закрылась, он поставил свой портфель на маленький металлический столик. Джорджу было уже за шестьдесят, и жизнь казалась ему невыносимой. Он терпеть не мог свою работу. Ненавидел жену. Всегда был недоволен погодой. Не любил политиков и при первой возможности снимал со стены вестибюля фотографию губернатора штата. В последний год его мучили постоянная усталость, проблемы с желудком и непонятные боли. Но докторов он тоже ненавидел.

– Я не пью никаких лекарств. Какой от них толк? Эти доктора только и умеют, что пичкать нас лекарствами, – проворчал Джордж, проверяя портфель Бентона. – Ваш приятель уже на месте. Желаю повеселиться.

Снова раздался щелчок, и Бентон прошел через вторую металлическую дверь. Охранник в желто-коричневой форме по имени Джеф повел его по коридору к еще одной металлической двери. За ней находилось отделение, где адвокаты и психиатры встречались с заключенными в небольших комнатках без окон.

– Бэзил жалуется, что не получает корреспонденцию, – сказал Бентон.

– Да он много чего болтает, – мрачно заметил Джеф. – Рот у него прямо не закрывается.

Отперев серую металлическую дверь, он пропустил доктора вперед.

– Спасибо, – поблагодарил Бентон.

– Я буду за дверью, – сказал Джеф, бросив на Бэзила уничтожающий взгляд.

Тот сидел за небольшим деревянным столом и при виде доктора не сделал никаких попыток подняться. Он был без наручников и в своей обычной тюремной одежде, которая состояла из синих штанов, белой майки и шлепанцев. От него сильно пахло потом, налитые кровью глаза рассеянно блуждали по комнате.

– Ну, как дела, Бэзил? – спросил Бентон, садясь напротив.

– У меня был плохой день.

– Расскажите, в чем дело.

– Я чувствую беспокойство.

– Как вы спали?

– Да я почти всю ночь не спал. Все думал о нашем разговоре.

– Вы что-то все время суетитесь.

– Не могу сидеть спокойно. Это из-за того, что я вам рассказал. Доктор Уэсли, мне надо принять лекарство. «Ативан» или что-нибудь в этом роде. Вы еще не смотрели снимки?

– Какие снимки?

– Ну, моего мозга. Небось уже смотрели. Вы же любопытный. Вы все здесь очень любопытные, так ведь? – Он нервно улыбнулся.

– Вы только это хотели мне сказать?

– Нет, я много чего хотел сказать. И потом мне нужна моя корреспонденция. Они мне ее не дают, поэтому я не могу ни есть, ни спать. Совсем нервы расстроились. Может, дадите мне «ативана»? Вы, наверно, тоже об этом думали?

– О чем?

– Да о той убитой женщине, про которую я вам говорил.

– Из «Рождественской лавки»?

– Ну да.

– Я много думал над тем, что вы мне рассказали, – произнес Бентон, словно правдивость Бэзила не вызывала у него сомнений.

Он всегда делал вид, что верит пациентам, даже когда они явно лгали. А в данном случае такой уверенности у него не было.

– Давайте вернемся к тому, что произошло в июле два с половиной года назад.

Марино не понравилось, что доктор Селф, захлопнув за ним дверь, торопливо закрыла ее на задвижку, словно рада была от него избавиться.

Он был оскорблен таким отношением. Ей на него просто наплевать. Он всего лишь один из ее клиентов. Она рада, что он убрался и на целую неделю избавил ее от своего общества. В следующий раз она уделит ему те же пятьдесят минут, и ни секундой больше, ничуть не озаботившись тем, что он бросил пить лекарство.

Настоящая отрава. Из-за него он не мог заниматься сексом. Какой же это антидепрессант, если от него перестаешь быть мужчиной?! Одного этого достаточно, чтобы впасть в депрессию.

Стоя у запертой двери в кабинет, он рассеянно смотрел на бледно-зеленые кресла и стеклянный столик с журналами. Он успел прочитать их все, потому что всегда приходил на прием раньше времени. Это его тоже раздражало. Куда лучше было бы опаздывать, делая вид, что у него есть дела поинтереснее, чем торчать у психоаналитика. Но если он будет опаздывать, время сеанса сократится, а он не мог себе позволить терять драгоценные минуты, которые стоили так дорого.

Шесть долларов одна минута. Точно пятьдесят минут, и ни секундой больше. Ничто не могло заставить ее продлить прием даже на минуту. Соберись он покончить жизнь самоубийством у нее на глазах, она все равно посмотрела бы на часы и сказала: «Нам пора заканчивать». Начни он рассказывать о том, что кого-то убил, она и тут прервала бы его на самом интересном месте, произнеся те же слова.

– Разве вам самой не любопытно? – как-то раз спросил он ее. – Как вы можете прерывать меня на полуслове?

– Вы расскажете мне остальное в следующий раз. Пит, – ответила она со своей обычной улыбкой.

– А может, не расскажу. Вам повезло, что вы можете про это узнать. Многие люди с удовольствием заплатили бы деньги, чтобы послушать такую историю, причем подлинную.

– В следующий раз.

– Ладно, забудем. Следующего раза не будет.

Она никогда не спорила с ним, когда прием подходил к концу. На какие бы уловки он ни пycкaлcя, чтобы прихватить еще пару минут, она всегда вставала, провожала его к выходу и запирала за ним дверь. Никакие уговоры не помогали. Ради чего он платит шесть долларов за минуту? Ради того, чтобы его оскорбляли? Но он почему-то возвращался сюда опять.

Марино посмотрел на небольшой изогнутый бассейн, отделанный цветной плиткой, потом перевел взгляд на апельсиновые и грейпфрутовые деревья, увешанные плодами. Их стволы были обведены красной полосой.

Тысяча двести долларов ежемесячно. Зачем ему это нужно? На эти деньги он мог бы купить себе «додж» с двигателем V-10 «Вайпер». Мог бы купить еще кучу полезных вещей.

Через закрытую дверь послышался ее голос. Она разговаривала по телефону. Он стал слушать, делая вид, что заинтересовался журналом.

– Простите, кто это? – спросила доктор Селф.

У нее был звучный голос человека, привыкшего выступать публично. Такой голос придает человеку вес, не меньший, чем пистолет или полицейский жетон. Марино нравился ее голос. Он действовал на него завораживающе. Она была по-настоящему хороша, и ему не хотелось думать, что в кресле напротив нее может сидеть какой-нибудь другой мужчина, который будет так же восхищенно смотреть на нее. На эти темные волосы и тонкие черты лица, блестящие глаза и ослепительно белые зубы. Он был не в восторге от того, что она выступает по телевидению, где каждый может видеть, насколько она соблазнительна.