А дальше – море - Лора Спенс-Эш

своего рода мемориал. Он вспомнил, как она рассказывала про мальчишек, которые бегали по площадке в противогазах и хрюкали.

Потом они пошли за бутылкой вина в местную лавочку, ту же самую, в которую она ходила еще в детстве.

– Доброе утро, Трикси, – улыбнулась дама за прилавком и смерила Уильяма долгим взглядом. – А где ваша дорогая мамочка?

Беа объяснила, что мать в отпуске.

– Она вернется к концу недели, – сообщила она, подталкивая Уильяма в глубину магазина.

– Трикси, – хмыкнул он, когда они оказались под защитой полок с мукой и сахаром, странное имя и звучало странно. – Трикси?

Беа покраснела, что с ней редко случалось.

– Так меня зовут здесь. Маме никогда не нравилось имя Беа. Прямо как блеянье, говорила она. Лучше уж не быть Беа.

– Но мы тебя звали именно так. Мы и вообще все вокруг.

– Не с самого начала. Сначала вы звали меня Беатрис, а потом сократили. Не помню, когда и кто первый начал. Но мне понравилось. Казалось правильным, что в Америке у меня другое имя. Я должна быть там другим человеком. Но когда я вернулась, все помнили меня как Беатрис, а потом в школе начали звать Трис, ну и вот. Трикси.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – спросил он. Ему почему-то стало обидно, как будто его обманули.

– Беа. – Она посмотрела на него как на слабоумного. – Так меня зовут. Для тебя. Так и зови. – Она махнула рукой в сторону двери: – Ты выйди и подожди меня на улице. Не хочу объяснять здешним кумушкам, кто ты такой.

Пожав плечами, Уильям вышел, колокольчик над дверью звякнул, отмечая его уход, он закурил и прислонился к стене здания напротив, дожидаясь возвращения Беа. Ему не видно было, что происходит внутри магазина, он видел только собственное отражение в витрине. Кто он такой? Да можно придумать кучу вариантов для продавщицы.

Это Уильям, во время войны я жила в их семье.

Помните, я уезжала в Америку? Рассказывала я вам про тамошнего старшего парнишку? Так вот это он!

Целых пять лет этот мальчик был мне как брат. А потом, в конце, даже больше.

Да, а прошлой ночью у нас с ним был секс.

Вот они и появились впервые вместе на людях. Он хотел держать ее за руку. Хотел, чтобы весь мир знал, что они вместе. А она обращается с ним как с человеком второго сорта, слугой, которому приходится ждать ее на мостовой. Когда Беа наконец появилась в дверях и перебежала через дорогу, увернувшись от машины, и увидела его физиономию, улыбка на ее лице мгновенно погасла.

– Что случилось? – Она стремительно двинулась по тротуару, вынуждая его догонять. – Что не так?

Он подождал, пока мимо пройдут люди.

– Ты, – буркнул он. – Ты не так.

Завернув за угол, она резко остановилась и повернулась к нему лицом. Он налетел на нее.

– А что я, по-твоему, должна сделать? Выложить каждому встречному всю подноготную? Они знают мою мать, Уильям, они знали меня с самого детства. – Кончики ушей у нее запылали ярко-алым. Он и забыл про эту ее особенность.

– Я подумал, что можно было поступить как-то иначе, а не вышвыривать меня на улицу.

– Да? Наверное, сказать: «Это Уильям, я жила в его семье в Америке, а вчера ночью мы трахались»?

Он не нашелся с ответом. Она всегда была прямолинейна. Это он в ней и любил – то, как она умеет постоять за себя. Но сейчас в ней появилась резкость, которой он не ожидал. Смешно, пожалуй, но, кажется, Уильям никогда не слышал, чтобы девушка так выражалась. Даже Роуз, которая была несколько грубовата, всегда говорила «заниматься любовью» – он ненавидел эту фразу. Секс, это называется секс. Давайте называть вещи своими именами. Мы собираемся потрахаться. А Беа его смутила, и это тоже возбуждало. Как здорово, что она прямо говорит о том, о чем он только думает. У них часто бывало, что они понимали друг друга без всяких слов. Ни с кем больше у него такого не получалось. Даже с Роуз. Он прижал Беа к стене и поцеловал. Медленно, не жадно. Сейчас они оба трезвы, и ему хочется просто целовать ее. Сначала она отодвинулась было, но потом уступила и ответила на поцелуй.

– Да, трахались, – шепнул он ей на ухо. – И надеюсь, сделаем это еще разок, сегодня ночью.

Беа

Открыв глаза рано утром, Беа была рада, что Уильям еще спит, рассвет едва начал проникать в комнату. Она долго рассматривала его лицо, запоминая, чтобы потом долгие годы воскрешать в памяти. Завтра утром он уезжает, и она не знает, увидит ли его вновь. Она водила рукой в воздухе, рисуя контуры его лица, губ, глаз, носа. Он стал еще красивее, чем прежде.

Беа не хотела думать о том, что произошло накануне ночью. Она так долго мечтала об этом, что отдалась полностью. До ее отъезда из Америки у них не было секса. За эти годы она спала с несколькими парнями, порой думая об Уильяме больше, чем о них, а потом недоумевала, что люди в этом находят. Довольно странно быть в интимной близости с мужчинами, с которыми едва знакома. Бестолковые торопливые встречи, сплошное «сейчас» и никакого «навсегда». С Уильямом она ощутила и то и другое, но это ощущение не сменилось уверенностью: именно так и должно быть, она должна быть с ним. Беа надеялась, что они смогут стать теми, кем были раньше. Но все ведь не так, во многих смыслах. Ради всего святого, он помолвлен. У него будет ребенок от Роуз. И все же… и все же это Уильям. Когда они вместе, им всегда пятнадцать и семнадцать, всегда на пороге неизвестности. Какой упоительный миг, момент прежней жизни. Когда все – предвкушение. Когда все – новое. Когда не бывает последствий, когда нет никакого «потом».

Беа приняла душ, оделась, а пока варила кофе, решила занять его на весь день. Отвлечь от мыслей об отце, избежать разговоров о минувшей ночи. Она составила план, а когда Уильям поднялся, они отправились в путь. Она показала ему окрестности. Где стояла ее школа. Дом, где она выросла. Их церковь. К полудню начал моросить дождь, Уильям уже еле плелся, и они присели на скамейку в парке немножко передохнуть. Она раскрыла над ними зонтик. Он со стоном вытянул ноги и закурил сигарету.

– Ты меня измучила, Трикси, – проворчал он.

– А ты как думал, – нахмурилась она. – Ты разве не так это себе представлял? Разве не помнишь,