Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский

да? А она перейдет на ту сторону реки да выйдет замуж за еретика и снова станет еретичкой, женой очередного мужика, что на господ оружие поднимет. И нарожает ему полдюжины новых злых хамов, новых еретиков. Будут они опять грабить купчишек по реке, вешать монахов и господ. И что? Опять мне собираться на войну? А ведь я опять тебя с собой возьму. А ведь ты, кажется, войну-то не любишь?

Сначала Ипполит молчал, но вдруг его лицо озарилось мыслью.

– А мы ее не отпустим. Мы ее с собой возьмем.

– Куда? – не понял сначала Волков.

– Как куда? Так в имение ваше, а там выдадим ее замуж за человека хорошего, и будет она рожать людей праведных, церкви угодных.

Тут кавалер и призадумался. И то верно, в его земле баб-то не хватало, многие солдаты бобылями жили до сих пор, готовы были опять к горцам наведаться, лишь бы женами обзавестись. А баб-то тут было немало. «А ведь их можно и в крепость записать вместе с детьми. Да! Точно, детей-то я вешать не собирался, их всех можно с собой забрать».

– Хорошо, что ты пришел, – наконец сказал кавалер удивленному такой переменой монаху. – Иди-ка к пленным, спасай души заблудшие, всех детей перепиши, а заодно и баб… Говори им, что, если вернутся в лоно истинной церкви, казнить их не буду, в земли свои заберу, мужей новых найду. Возьми Фейлинга, идите и всех перепишите, кто пожелает.

– Хорошо, но вы тогда скажите Рене, чтобы тех, кого я запишу, он уже не трогал, не казнил.

– Скажу-скажу, – пообещал Волков.

Монах ушел, а кавалер так и остался сидеть, размышляя над так хорошо складывающимся делом. И бабы, и дети очень были ему нужны в его землях. А он уж как-нибудь их прокормит. Мысль эта оказалась так хороша, что увлекла его, Волков даже позабыл про письмо к архиепископу. Потом старику напишет, как время будет. А пока близился ужин и по лагерю разлетались вкусные запахи.

Глава 18

Еще до ужина от бургомистра пришел воз с деньгами. Двадцать тысяч монет – не шутка, два больших сундука, в каждом по десять мешков. Вместе с сундуками в телеге была и веревка. Денег оказалось всего двадцать тысяч, но пришедший с ними человек сказал, что восемь тысяч за дом соберут через пару дней и что портной сошьет нужную полковнику одежду к тому же сроку. Волков согласился подождать два дня.

Рене пришел взглянуть на веревку и сразу начал бурчать, что горожане мошенники, веревки прислали мало, ему этого и на завтрашнее утро не хватит, придется мужичков опять топить в реке. Но кавалеру было не до его причитаний и даже, как это ни странно, не до серебра. Он и пересчитывать деньги не стал, решил это сделать утром. Теперь он думал лишь о бабах и детях, что заберет к себе в имение. О том, как их будет там расселять, как кормить. Ему не терпелось узнать, сколько женщин согласятся вернуться к старой вере. Про детей он уже не гадал, детей он и так уже считал своими.

Кавалер даже за ужином про то думал. Он был уверен, что дело с женщинами у него выгорит, что согласившихся креститься заново будет достаточное количество; это мало того что сохранит им жизнь, так еще и оградит их от ежедневного насилия. Ведь солдаты ближе к вечеру приходили и забирали себе женщин. От каждой корпорации к реке, где держали пленных, шли делегаты и брали на корпорацию парочку баб. Если корпорация была из большого города, то брали и полдюжины женщин. Причем шли дотемна, чтобы выбрать женщин помоложе да попригожей. А кто приходил последним, так тем доставались бабы самые бросовые, старые и некрасивые. Один из дежурных офицеров доложил Волкову, что какая-то баба бросилась в реку, чтобы не идти к солдатам. Волков махнул рукой: черт с ней, меньше работы Рене. А желания его солдат, доброе их расположение для него были дороже. Пусть забудут, как он после тяжелого марша и непростого боя заставлял их всю ночь строить лагерь. Как убивал тех, кто его не слушался. Как гнал их в воду, во вторую атаку, после неудачной первой. Он бывал с ними требователен и крут, так пусть теперь порадуются.

Но так полковник считал до разговора с монахом, теперь он уже думал по-другому. Он решил, что тех баб, которые решатся вернуться в истинную веру, он у солдат заберет, хотя, если разобраться, брюхатые бабы – тоже хорошо. Пусть больше будет людей на его земле. Чем больше ему удастся людей заполучить себе в имение, тем лучше.

С наступлением темноты в лагере начиналось веселье. Пленные женщины поначалу шли к солдатам, завывая. Но так как весь день их не кормили – к чему тратить хлеб, если их завтра-послезавтра казнить будут, – шли они к солдатам голодные. А солдаты, люди добрые, давали еды и, чтобы дуры не обливались слезами, еще и пивом с вином угощали, от себя отрывая. После вина и пива, с голода, женщины быстро хмелели, печаль бабья хоть немного, но утихала, так что кое-где даже слышался женский смех.

Хмельные голоса, крики, музыка мешали Волкову спать, так как проникали даже через плотную ткань шатра. Кавалер опять вспоминал Бригитт. Он даже думал пойти поискать себе бабенку поприятнее, но не захотел забирать забаву у какого-нибудь солдата. Или потребовать, чтобы вели себя тише. Но ничего такого делать не стал. Черт с ними, пусть тешатся, пусть знают, что у них добрый командир.

Инженер Шуберт управился с делом уже до обеда. Пока полковник встал, помылся, позавтракал, позвал к себе монаха и узнал, сколько баб решили вернуться к истинной вере, инженер уже привез большой обоз с вещами из дома в лагерь и теперь ждал, когда у полковника будет время выслушать его доклад.

Дошло время и до него. Он показал кавалеру, сколько всего хорошего и ценного привез, показал, как аккуратно снял красивую обивку, которой можно снова украсить стены. Волков был всем доволен и сказал, что инженер получит причитающееся вознаграждение. А после инженер и говорит:

– К ночи пришел к дому один человек, не назвался, лицо свое он прятал, спросил, не я ли начальник папистов, что одолели мужиков. Я ответил, что не я, но знаю его. А он и говорит: скажите вашему старшему, что мне известно, где местные купцы прячут то, что награбил