Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса - Марк О’Коннелл

спустя неподалеку от Киева мое доверие к туристической компании как гаранту нашей безопасности было сильно подорвано. Наш водитель микроавтобуса и гид, мужчина лет сорока с небольшим по имени Игорь, был обременен целым комплексом задач, не просто выходящих за рамки компетенции водителя микроавтобуса, но фактически противоречащих ей. Левой рукой поверх руля он держал планшет и таблицу, а в другой руке – смартфон, в который старательно переносил данные из таблицы. Двухчасовое путешествие из Киева в Зону, по-видимому, он расценивал как нерабочее время, из которого намеревался извлечь максимальную пользу, чтобы уладить кое-какие дела до начала нашей экскурсии. Таким образом, его внимание равномерно путешествовало по треугольнику «планшет, дорога, телефон». Каждые несколько секунд он отрывался от своего занятия, чтобы убедиться, что на автостраде все в порядке, а затем снова переключал внимание на планшет.

Я сидел впереди с Игорем и его молодой коллегой Викой, которая училась на аккредитованного гида. Вика читала на своем айфоне статью из Википедии о ядерных реакторах. Я подумал, не предложить ли Игорю, чтобы Вика взяла на себя административную работу, чтобы он посвятил себя вождению, но промолчал, опасаясь, что мое предложение может показаться грубым или даже откровенно сексистским. (Тут я сделал вывод, что скорее готов умереть, чем показаться грубым человеком или откровенным сексистом.) Я вытянул шею, пытаясь незаметно встретиться взглядом с Диланом, который сидел на несколько рядов дальше меня рядом с парой парней лет двадцати – австралийцем и канадцем. Они путешествовали по континенту, чтобы заняться сексом с женщиной из каждой европейской страны. Однако мой товарищ не поднял глаз, поглощенный шквалом входящих писем. Я понял, что какая-то давнишняя сделка вот-вот принесет плоды.

– Обед, – сказал Игорь, указывая в боковое окно автобуса.

Я проследил за его указательным пальцем и увидел несколько телефонных столбов, на каждом из которых гнездился аист.

– Ланч, – повторил он на этот раз под приглушенный вежливый смех.

Примерно в сорока минутах езды к северу от Киева Игорь воткнул флешку в гнездо на приборной панели. Перед нами загорелся экран и начался телевизионный документальный фильм об аварии на Чернобыльской АЭС. Мы молча смотрели его, пока двигались от окраин города в сельскую местность. Время от времени Игорь демонстрировал свое знание документального фильма, декламируя строки из него вместе с голосом диктора. В какой-то момент на экране появился Михаил Горбачев с монологом об ужасающих последствиях аварии. Завершив наконец ввод данных, Игорь заговорил в унисон с Горбачевым.

– Сколько лет это будет продолжаться? – нараспев спросил он. – Восемьсот лет! Да! Пока не родится второй Иисус!

Вика засмеялась, повернувшись ко мне, и я засмеялся, как будто тоже находил это забавным, хотя отнюдь так не считал.

Я не знал, как относиться к этому тону. Непостижимая шутливость Игоря и Вики не соотносилась с порученной им задачей.

Они должны были провести нас по месту самой страшной экологической катастрофы в истории, источнику бездонных человеческих страданий нашего времени. И все же от нас как будто требовалось легкомыслие.

– Вегетарианцы есть? – спросил Игорь, когда мы садились в микроавтобус на площади Независимости. – Веганам мы готовим специальное блюдо из чернобыльских грибов.

Ответа не последовало, и Игорь пояснил, что он шутит. Эту фразу ему пришлось не раз повторять в течение двух последующих дней.

После документального фильма бортовая информационно-развлекательная программа микроавтобуса показала нам эпизод автомобильного шоу Би-би-си Top Gear, в котором три хохочущих идиота разъезжали по Зоне отчуждения в семейных седанах, глядя на щелкающие дозиметры, а на бэкграунде играла зловещая электронная мелодия. Затем мы увидели несколько малобюджетных, похожих друг на друга музыкальных клипов. В них угрюмые молодые люди – трогательно-серьезный британский рэпер и еще какие-то американцы в псевдохристианских металлических нарядах – открывали рты на фоне картин разрушенной Припяти.

Я задумался над тем, зачем туркомпания показала нам все это и стояло ли за этим вообще какое-либо намерение. Показ документального фильма имел смысл, поскольку картина была информативной: обстоятельства и ошеломляющие масштабы операции по ликвидации катастрофы, немыслимые масштабы последствий и так далее. Но сцены Top Gear и музыкальные клипы обнажали ту легкость, с которой Зону и, в частности, эвакуированную Припять могли использовать, фактически эксплуатировать как декорации для извращенного авантюризма, как бездонный источник драматических и в то же время абсолютно общеузнаваемых апокалиптических образов.

Мой дискомфорт постепенно перерастал в откровенное презрение, когда на экране появился трейлер чего-то под названием «Чернобыльские дневники». В этом фильме ужасов кучка американских двадцатилеток путешествовала по Европе, и один из них решил взять остальных на слабо:

– Ребята, вы когда-нибудь слышали о Чернобыле? Вы слышали об экстремальном туризме?

По сюжету те согласились на однодневную поездку в Припять, где все они обстоятельно подверглись всяческим угрозам, и затем их впечатляюще убило какое-то, по-видимому, сверхъестественное проявление ядерной катастрофы.

Я понял, что столкнулся с карикатурой на собственное беспокойство по поводу этого путешествия; все артефакты «апокалиптианы» были того же поля, что и проект, которым занимался я сам. Был ли я менее этически скомпрометирован только потому, что пришел в поисках поэтических образов или социокультурного понимания? Разве литературная форма моих намерений сделала содержание этого проекта менее эксплуататорским? И не сделала ли меня решимость прямо поставить эти вопросы здесь, на этой странице, в конце концов не менее, а более этически виновным в том смысле, что я эксплуатировал свое собственное осознание эксплуатации в литературных целях?

Подъехав к контрольно-пропускному пункту, обозначавшему внешний периметр Зоны, микроавтобус остановился. Из небольшого здания, лениво покуривая, вышли двое мужчин в форме. От них веяло особой апатией, свойственной вооруженным пограничникам. Игорь протянул руку и выдернул микрофон из гнезда на приборной панели.

– Дорогие товарищи, – сказал он. – Мы на подъезде к Зоне. Пожалуйста, сдайте свои паспорта для проверки.

Вас тут же начинают одолевать противоречия. Эти силы одновременно притягивают и отталкивают. Все, что вы узнали, говорит о том, что это гиблое место, враждебное и опасное для жизни. Однако дозиметр, который Игорь вынул, когда мы стояли у автобуса на дальней границе, показывал уровень радиации ниже, чем тот, что был зафиксирован ранее этим утром возле «Макдоналдса» в Киеве. За исключением некоторых точек с повышенным уровнем радиации, которые стоит обходить стороной, в большей части Зоны уровень радиации относительно низок. Внешняя часть Зоны (30к) – это заброшенная земля радиусом тридцать километров вокруг самого реактора – по большому счету вполне пригодна для жизни.

– Сегодня эта часть Зоны снова безопасна для людей, – сказал Игорь.

Кто-то спросил, почему же тогда она не используется.

– Украина – очень большая страна. К счастью, мы можем выделить эту землю в качестве буферной между сильно