Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии - Генри Марш

— Ну… Все-таки смерть была наилучшим исходом для пациентки.

Было грустно видеть Дева таким подавленным: обычно он лучится энергией и энтузиазмом.

— И даже не с кем поговорить об этом. Моя жена только расстроилась бы и напугалась, — добавил он.

— Только нейрохирург сможет понять, насколько тяжело ощущать на себе чужую ненависть, особенно если учесть, что ты сделал все возможное и старался изо всех сил.

Я вспомнил одну из первых трагедий, виновником которых стал, уже будучи старшим врачом.

Мне показалось, что можно спокойно подождать до утра, но я ошибся. Администрация больницы назначила внутреннее расследование.

— Можете начинать. — Дев указал на бутылку пива, стоявшую передо мной. — А мне еще, возможно, придется вернуться в больницу. Не хочу, чтобы от меня пахло спиртным.

Через два часа меня позвали ужинать. К своему удивлению, я обнаружил за столом руководство больницы в полном составе — шестерых человек, включая водителя: все они пришли поддержать Дева. Меня это тронуло. Когда я сталкивался с подобными катастрофами на работе, у меня никогда не было такой поддержки.

Беседа за ужином была весьма оживленной, хотя бóльшая ее часть от меня ускользнула, так как говорили на непальском. Мне объяснили, что семья пациентки угрожала устроить голодовку, созвать пресс-конференцию и даже уговорить родственников других пациентов присоединиться к ним.

— Семь целых пять десятых, — внезапно сказал Пратап, менеджер больницы, не отводя глаз от смартфона.

Оказалось, такова сила землетрясения, только что произошедшего в Афганистане и Пакистане. Магнитуда землетрясения, которое произошло в Непале полугодом ранее, обернувшись национальной катастрофой, равнялась 7,8. На некоторое время это стало главной темой разговора, после чего все опять вернулись к обсуждению родственников умершей девушки и вероятного развития событий.

— Все из-за того, что мы теперь работаем за деньги, — сказала Мадху, сидевшая рядом со мной. — Мы этого не хотели, но выбора не было. Мы не можем всех лечить бесплатно.

Утром в день отъезда из Непала я сидел в саду, попивая кофе. Вокруг ворковали голуби и кукарекали петухи. На камфорном дереве снова о чем-то бурно спорили серые вороны, хотя не исключено, что они обсуждали свои супружеские разногласия или бурого мангуста, который иногда пробегал через сад грациозными зигзагами. А возможно, они волновались перед фестивалем Тихар, который должен был начаться через две недели: в первый его день люди поклоняются воронам, поднося им подносы с едой. В воронах я смыслил не больше, чем в непальском обществе. Две птицы с пышными перьями на ногах — я не знал, что это за вид, — важно расхаживали по лужайке рядом с беседкой.

Как всегда, после завтрака я отправился на работу. Шел десятый, самый важный, день Дашаина, поэтому дорожное движение было менее напряженным, чем обычно. Женщины, которые встречались на моем пути, надели самые изысканные свои наряды — яркие платья красных, синих и зеленых оттенков, а к ним — золотые и серебряные украшения и всевозможную бижутерию, поблескивавшую на солнце. Они осторожно лавировали между лужами, горами мусора и сточными канавами.

Мы с Девом созерцали эту картину из окна его кабинета.

— И сколько еще так будет продолжаться? — спросил я.

— Да пока не похолодает, — усмехнулся он.

К счастью, хорошее настроение и жизнерадостность вновь вернулись к Деву.

— Я даже не уверен, что она действительно косила траву на утесе. У ее мужа все-таки водятся деньги — вряд ли она стала бы собирать там траву, — заметил он. — Подозреваю, она решила покататься на качелях, установленных в честь праздника.

Двумя днями ранее в больницу положили шестидесятипятилетнего мужчину — со сломанной шеей и полностью парализованного. Он как раз и упал с качелей.

— Во время Дашаина такое случается сплошь и рядом, — объяснил Дев.

Я обратил внимание, что поодаль — за спинами полицейских, которые ожидали начала амбулаторного приема, и обозленных родственников умершей девушки — на рисовом поле начали собирать рис. Картина показалась мне довольно живописной и совершенно средневековой, хотя на заднем фоне выстроились в очередь у заправки многочисленные потрепанные грузовики. Вершины Гималаев, высившиеся где-то вдали, были скрыты от взгляда.

Из Непала я вернулся в Лондон раньше, чем планировал изначально, потому что мне предстояло предстать перед судом. Со мной судился один из пациентов, дело тянулось четвертый год кряду. Случай был сложный: заболевание позвоночника вызвало прогрессивный паралич, и сразу после операции состояние пациента было даже хуже, чем до нее. Насколько я знал, в конце концов ему стало лучше, но он, видимо, чувствовал себя глубоко оскорбленным. Один нейрохирург — широко известный своим завышенным самомнением, хотя и не столь известный своими судебно-медицинскими заключениями, — утверждал, что я проявил халатность. Ну, хоть на этот-то раз я твердо знал, что все сделал правильно, и был вынужден себя защищать, хотя ситуация мне не нравилась. Я подумал, что все происходит в точности как в Непале. Один хирург нападает на другого. Мне пришлось присутствовать на нескольких заседаниях, связанных с этим делом, и на судебные издержки было потрачено многие тысячи, а возможно, и сотни тысяч фунтов. В самый последний момент, когда я уже вернулся в Лондон, истец и его юристы решили все же отказаться от претензий. До назначенной даты суда оставалось всего два дня. Мой адвокат усиленно извинялся за время, потраченное мной впустую.

— Ну, это лучше, чем звать потом двенадцать полицейских для защиты, — весело ответил я, не потрудившись объяснить, что имею в виду.

Большинство врачей занимаются так называемой судебно-медицинской работой, предоставляя юристам заключения для судебных дел, связанных с физическим ущербом или врачебной халатностью. Это прибыльный бизнес, который, однако, отнимает немало времени. Став старшим врачом, я и сам составил парочку подобных заключений, но быстро отказался от этого занятия. Я предпочел операции и общение с пациентами бесконечным заседаниям и трудоемкой бумажной волоките — неотъемлемым спутникам судебно-медицинской деятельности.