Морена - Александр Афанасьев

Граф поднял винтовку и выстрелил два раза. Баронесса вздрогнула. В темноте показались фонари, затем — к ним подошли люди. У них был осел…

Граф переговорил со старшим из них, отдал какие-то деньги.

— Это проводники. Идите с ними, они переведут вас через границу. В Аргентине — к вам никаких претензий нет. Больше сюда не возвращайтесь…

— Но я… не одета.

— Значит, придется немного померзнуть. Охладите голову…

Много лет спустя — баронесса Эвелина Боде и допрашивавший ее тогда в Чили неонацист, адмирал граф де Сантьяго — встретились вновь.

Это произошло в отеле Веллингтон на Пасео де ла Кастельяна. Было лето, типичное испанское знойное лето, от которого хочется спрятаться в воде или в кондиционированном помещении. Небо было — по-испански широкое, почти без облаков, дождя не ожидалось…

Около отеля — собиралась толпа, нервные полицейские перекрывали движение, наготове был отряд по борьбе с массовыми беспорядками. Двадцать седьмое июня — международный день гордости геев и лесбиянок, и испанские геи — в этот день собрались пройти по столице страны гей-парадом. В католической стране — это была не самая удачная идея…

Пожилая — но все еще сохраняющая фигуру, подтянутая женщина — смотрела на творящееся на улице безобразие с третьего этажа, с балкона своего номера, губы ее сжались в тонкую как порез бритвы полоску, лицо ничего не выражало.

— Коктейль, сударыня.

Мужчина в военной форме, со знаками различия адмирала испанского флота — вышел на балкон, в каждой его руке было по бокалу. Баронесса засмеялась.

— Охлажденный мятный[35]…

— Он самый…

Говорили они по-русски — несмотря на то, что она была французской баронессой, а он — испанским графом.

— Как тебе это? — баронесса кивнула на улицу, где в этот момент появились первые участники процессии. Разряженные, вызывающе одетые содомиты — кривлялись и вертели задницами, как будто это был их город. Впереди был плакат, на нем было написано: содом в каждый дом…

— Это Европа… — пожал плечами адмирал — уж какая есть.

— Это зараза — сухо сказала баронесса — моральное разложение. Зараза, занесенная к нам американцами. Твой отец был прав тогда — они наши главные враги. Они взяли нас без единого выстрела, но еще не все потеряно.

В содомитов кто-то начал кидать яйцами. Полицейские тащили первых задержанных к машинам.

— Я только что из Лондона.

— Ты встречалась?

— Да.

Речь шла ни много ни мало — о принце Дома Виндзоров.

— И?

— Он согласен. Наша единственная надежда Россия. Только там — процесс деградации и разложения еще не зашел слишком далеко. Опираясь на Россию, мы должны предложить миру правую альтернативу.

— В России свои проблемы. Полагаю, большинство населения там все-таки левое.

— Мы это исправим. Со временем все исправится — убежденно сказала баронесса.

Адмирал не был в этом так уверен — но он промолчал.

— Что делаем дальше?

— Надо раскачать ситуацию здесь. По принципу — чем хуже, тем лучше. Одновременно — необходимо помочь России нарастить силы настолько, чтобы они могли противостоять США. Относительно Лондона — я получила уверения в том, что в нужный момент Британия выйдет как из ЕС, так и из особых отношений с США и начнет проводить самостоятельную политику. Они уже давно тяготятся отношениями с США, им нужен Израиль и Китай.

— Это не рискованно? Как говорят русские: пилим сук, на котором сидим?

— Ты предпочитаешь сидеть? И ждать, пока все рухнет от гнили? Пока вас снова захватят мавры, а у нас будет мечеть Парижской Богоматери?

— Я не уверен, что Россия та страна, на которую надо делать ставку. И ее лидер тот человек, с которым можно сотрудничать. Он в душе коммунист. Слишком мало времени прошло.

Баронесса прищурилась.

— А больше времени у нас и нет. Что касается того, что сегодняшний лидер России коммунист… ты читал его воспоминания?

— Нет.

— А я читала. У каждого из нас в жизни… есть точка. Поворотный пункт, после которого они становятся другими. У меня это был тот проклятый день в гестапо, когда ублюдки насиловали меня, а другие ублюдки заставляли моего отца смотреть. У твоего отца — это стал день, когда убили адмирала Бланко… если бы в тот день твой отец сел к нему в машину, то и он был бы мертв. Что касается его — то у него это был тот день, когда он оказался один, в представительстве своей службы в Дрездене, когда в двери ломилась разъяренная толпа. Тогда он вышел к ней — один против двух с лишним тысяч. И толпа не посмела. С тех пор — он перестал быть коммунистом, даже если когда-то им и был. Думаю, что не был.

— Не был?

— Он сотрудник спецслужб. Как ты. Как я. Как все мы. Много ли мы верим?

…

— Америка должна проиграть. Она должна проигрывать раз за разом, чтобы потерять веру в себя. Их мессианская вера — вот что надо подорвать и сломать. Рухнуть она не должна, ошибки девяносто первого года нельзя повторять. Но она должна раз и навсегда понять — что здесь ей не место…

Гей-парад уже прошел. Мусорщики — убирали грязь с улицы.

— Ты с нами?

— Да — ответил адмирал — с вами.

— У меня к тебе есть личная просьба. Одной девушке надо дать приют. Снабдить документами. Вот она.

Баронесса передала плотный конверт из крафт-бумаги. Адмирал раскрыл конверт, перебрал документы и фотографии. Хмыкнул.

— Неплохо. Полагаю, есть отличная возможность. Я ее удочерю. Это будет самое надежное.

Баронесса покачала головой.

— Старый повадник, ты не меняешься. Это невеста моего внука и протеже, Жоржа. Помни об этом, когда потянешь к ней свои загребущие руки.

Адмирал поднял руки, его лицо изображало притворный ужас.

— Эвелин, поверь старому моряку — и в мыслях не было. А насчет удочерения — я серьезно. Это даст ей легальный паспорт, подданство и более того — полноценный и законный дворянский титул. Ты не хуже меня знаешь, что это значит[36]…