Мне жаль тебя, герцог - Михаил Волконский

Он запер дверь на ключ, достал из кармана Жемчугова походную чернильницу, которую тот возил с собой, развернул на столе и тщательно расправил подписанный герцогом Бироном бланк и, не колеблясь и не раздумывая, смело написал на бланке.

«Сим предписываю немедленно арестовать и содержать секретно впредь до распоряжения из Петербурга моего личного врага и супостата Дмитрия Жемчугова».

Расчет Венюжинского был очень смелым, но вместе с тем он бил без промаха. Задержанный по этой бумаге Митька должен был содержаться секретно, впредь до распоряжения из Петербурга, а так как никакого предписания последовать не могло, то Митька и должен был сгнить в Пскове секретно. Станислав же мог весьма легко дождаться в Пскове Линара, опять, как ни в чем не бывало, дождавшись, пристать к его поезду и сказать графу, что Жемчугов уехал вперед, а он, Станислав, не мог выдержать эту бешеную езду и остался. Словом, Венюжинский мог только предъявить составленную бумагу, заверенную герцогской печатью, и Митька несомненно пропал бы.

В те времена, к которым относится наш рассказ, провинциальное управление России было разделено на одиннадцать губерний, во главе которых стояли губернаторы, а под их начальством находились воеводы. В городах были учреждены должности полицмейстера и при них полицейские конторы.

Станислав Венюжинский знал, что ему нужно было обратиться в полицейскую контору со своим наветом на Митьку Жемчугова. Поэтому он оставил Митьку спящим на почтовом дворе, где они остановились и где им уже готовили новых лошадей, чтобы ехать дальше, и отправился в полицейскую контору. Он действовал словно безумный, как бы помешанный на своей ненависти к Жемчугову, которого он продолжал винить во всех своих бедах.

Найти полицейскую контору было нетрудно. Дорогу к ней показал Венюжинскому первый же встречный.

Она помещалась в старом казенном здании, под тяжелыми сводами. Маленькие оконца сквозь железные решетки давали мало света, и, очутившись в полумраке под сводами конторы, Станислав одну минуту думал, уж не уйти ли ему. Но тут же он рассчитал, что все равно дело кончено и возврата ему нет, потому что бланк уже испорчен и Митька будет так долго спать вследствие данного ему сонного порошка, что успеет подъехать граф Линар, и тогда все может открыться. Значит, надо отделаться от Митьки как можно скорей.

В конторе Венюжинскому сказали, что надо ждать.

Это был обыкновенный прием тогдашних присутственных мест, что говорили «надо ждать», причем проситель мог понимать эти слова в том смысле, что от него требовалось ожидание или что эти слова значили: «Надо ж дать!» Люди опытные, понимавшие официальный язык, раскошеливались и «давали», то есть «смазывали» дело, как тогда выражались. Если врученная ими лепта была недостаточна, то им говорили: «Надо доложить!»

Станиславу тоже сказали, что «надо ждать», когда он заявил, что имеет неотложное важное дело к полицмейстеру.

Не находя нужным смазывать дело, по которому он явился, да и денег у него не было, он решил подождать и присел на замызганную скамейку, специально предназначенную для томления несговорчивых просителей.

Венюжинский был взволнован и в своем нетерпеливом волнении не мог долго сидеть на одном месте. Он начал ерзать, беспокоиться, кашлять, но на него никто больше не обращал внимания. Вокруг него ходили, разговаривали, скрипели перьями, передавали бумаги, как будто его тут и вовсе не было.

— Проше вас… Я имею безотлагательное дело, — попробовал обратиться Станислав к проходившему мимо него приказному.

Но тот даже не поглядел на него и прошел мимо.

— Да ведь я говорю, — произнес через некоторое время Венюжинский вслух на всю комнату, без обращения к кому бы то ни было в частности, — что у меня неотложное дело.

— А вы не неистовствуйте, а держите себя прилично! — строго заметил ему сидевший неподалеку от него за столом чиновник.

Станислав, держа в кармане подпись самого Бирона, чувствовал себя в силе, и потому обращенное к нему строгое замечание раздражило его.

— Я имею государево «слово и дело», — взвизгнул он наконец.

— Ежели вы имеете государево «слово и дело», — спокойно произнес чиновник, — то вас сейчас отправят в сыскной и там допросят.

— Я имею ордер самого герцога Бирона! — чуть не плача от волнения, заявил Венюжинский и, достав бумагу, вскочил с места и поднес ее почти к самому носу чиновника.

Тот мельком успел разглядеть подпись и, вскочив со стула, испуганно произнес:

— Подпись регента!

Вся контора мгновенно преобразилась. Все повскакивали со своих мест и остановились, разинув рты, глядя на Венюжинского, как будто вместо него пред ними из-под земли выросло какое-нибудь диковинное чудовище.

— Позвольте бумагу сюда! — сказал чиновник, но Станислав отстранился от него, возразив:

— Я требую полицмейстера!

— Сейчас, сейчас! — заторопились кругом, и из соседней комнаты рысцой выскочил полицмейстер, не старый еще человек с военной выправкой, из исполнительных немцев.

— Что такое? Что такое? — повторил он несколько раз, а когда прочел бумагу, немедленно обернулся и закричал: — Дежурный капрал, полицейские, стражники! За мной, живо!

Не расспрашивая Венюжинского, кто он и откуда, вообразив, что он непосредственно из Петербурга, полицмейстер, чтобы выслужиться перед Петербургом, стал показывать свою расторопность.

С необыкновенной стремительностью он в сопровождении полицейских чинов явился вместе со Станиславом на почтовый двор и грозно спросил:

— Где здесь Дмитрий Жемчугов?

Митька спал, разбудить его оказалось невозможным.

Было решено, что он так напился, что не может очнуться, а потому его уложили в приготовленные сани и в этих санях отвезли в острог, запретив под страхом строжайшего наказания кому-нибудь на почтовом дворе рассказывать о том, куда делся арестованный.

В разгар бироновщины можно было быть уверенным, что такая угроза будет действительна, так как с розыскным приказом никто иметь дела не желал, и Митька Жемчугов был погребен заживо.

Грунька при отъезде обещала Жемчугову действовать без него и даже с хвастливой уверенностью заявила, что к возвращению Митьки Бирон будет уже свергнут.

Но легко было обещать, а трудно выполнить; это отлично сознавала Селина де Пюжи, когда Грунька стала обсуждать с ней, что, собственно, надлежит ей выполнять.

Общий ход дела был намечен уже сам собой, и начало было положено, причем не без успеха. Старик Миних не только оказался податлив ко внушениям, но и сам искал новой встречи с Грунькой. Таким образом, оставалось только устроить эту встречу, а остальное должно было пойти как по маслу, потому что Груньке нужно было только свидеться с Минихом и иметь возможность поговорить с ним, а уж что и как говорить — это она знала отлично.