Ястребы мира. Дневник русского посла - Дмитрий Рогозин

Еще в мае 1994 года несколько сот русских жителей расположенной на территории Чечни казачьей станицы Ассиновская подписали письмо, направленное Ельцину, перечислив преступления режима Дудаева.

Приведу некоторые из перечисленных в письме фактов:

1 января 1993 года. Три часа ночи. Неизвестные в масках ворвались к жителю станицы П.И. Шеховцову, открыли стрельбу, избили его, потом заколотили живьем в ящике. Мать-старуху затолкали на кухню, забили гвоздями двери, а тем временем угнали со двора машину. 16 марта 1994 года.

Ночь. Вломившись в дом А. Войстрикова, вооруженные громилы избили его, приговаривая при этом: «Дядя, мы работаем по графику. Каждая семья русских у нас в списке». Потом тоже угнали машину. Примерно при таких же обстоятельствах угнаны машины у М.В. Мосиенко, Е.И. Попова, В. Лабынцева, А. Федосеева и многих других. Похищены десятки мотоциклов. В результате у русских жителей станицы, по сути, не осталось личного транспорта.

Здесь же, в Ассиновской, вооруженными боевиками разворовано 11 тракторов и несколько автомашин, принадлежащих колхозу. В письме президенту приводится такой скорбный список ограбленных и избитых русских пожилых женщин: А. Федорова, М.Д. Триковозова, А. Казарцева, В. Пирожникова, М. Ваньшина, К. Исаева, М. Буханцова, В. Матюхина, А.К. Малышева, Тиликова, Х.И. Мишустина и другие. Многие из этих старых женщин — вдовы солдат, погибших в Великую Отечественную войну. Кое-кто из них не выдерживал пережитых потрясений и издевательств, как это случилось, например, с инвалидом А. Климовой и Героем Советского Союза Иваном Федоровичем Сергеевым. Они от побоев умерли. 24 марта 1994 года похищенная из своего дома восьмиклассница Лена Назарова была зверски изнасилована группой из шести человек. В апреле 1994 года насильно изгнана из дома семья Съединых: мать, дочь и ее трое детей. Их жилье захвачено чеченцами. Семья вынуждена скитаться. 13 мая 1994 года. Вооруженные бандиты врываются в дом Каминиченко. Зверски избиты мать и бабушка. Тринадцатилетняя Оксана изнасилована и увезена в неизвестном направлении. Всего нападениям подверглось более 70 домов. Поэтому за два года численность русских, которые жили в станице с XVI века, сократилась с 7 тысяч человек до 2 тысяч.

Копии таких писем, обращенных к руководству страны, в исполком КРО поступали сотнями. К началу весны 1995 года Конгресс русских общин развернул в Ставропольском крае Координационный центр помощи русским беженцам. Он располагался в Георгиевске (в 1783 году именно в этом городе Восточная Грузия подписала трактат, признававший покровительство ей со стороны России), а отделения центра были открыты в крупных селах по берегу реки Терек, например в станице Галюгаевской. Помогая добровольцам, я впервые увидел проявления тихого мужества простых русских людей, которые переправляли на безопасный берег женщин и детей, пытавшихся спастись от резни. Эти отважные люди, среди которых были и православные священники, не искали наград и благодарностей. Но для меня они стали примером настоящего русского характера, способного на подвиг во имя спасения ближнего.

То ли дело местные чиновники! Этим было достаточно посетить Нефтекумский или Зеленокумский район Ставрополья, а то и просто подъехать к границе с Чечней километров за сорок, и они уже требовали за свое «беспримерное мужество» государственных наград и званий. Все-таки война, что ни говори, умеет проявлять характер, подсказывая, кто сволочь, а кто человек.

Те русские, которые смогли выбраться из зоны боев, в Чечню уже никогда не вернутся. Материальные и моральные потери им никто не компенсирует. В Центральной России русских беженцев ждал более чем прохладный прием. Жаловаться было некому, ждать помощи неоткуда. В Кремле сидели союзники бандитов, а общество было растеряно и подавлено. Пресса же была занята любимым делом — шельмованием армии.

Живущие на иностранные гранты «профессиональные правозащитники» соответственно «профессионально» терзали Россию. Одного из них, самого наглого и отъявленного врага моей страны, я решил публично вывести на чистую воду.

Сергей Ковалев всю жизнь стремился стать «вторым академиком Сахаровым». В отличие от всемирно известного «отца водородной бомбы», Сергей Адамович ничего стоящего в своей жизни не сотворил, да и ничем особенным в толпе «профессиональных правозащитников» не выделялся, разве что чрезвычайной ненавистью к своей стране и народу. Зато гадить этот «голубь мира» умел грандиозно. То нагрянет в бункер Дудаева и оттуда в бинокль наблюдает, как боевики расстреливают солдат. То выступит в защиту популярного в Чечне бандита Шамиля Басаева, захватившего в Буденновске летом 1996 года городскую больницу и насиловавшего несчастных рожениц. То опубликует в одном из таблоидов «письмо к матерям России» вот такого садистского содержания:

Руины города Грозного завалены трупами. Это трупы российских солдат. Их грызут одичавшие собаки. Эти обглоданные останки были чьими-то сыновьями — я от всей души надеюсь, что не вашими. В сыром темном бункере лежат раненые. Это российские солдаты, попавшие в плен. У иных из них началась гангрена. Они тоже чьи-то сыновья. <…> Кто-то из вас получит сообщение о том, что ваш сын пропал без вести. Не верьте. Он лежит на улице в Грозном, и его грызут собаки. Или он умер от сепсиса в чеченском плену.

После публикации этого письма «правозащитник» Ковалев окончательно стал для меня животным. Причем он оказался не одинок — значительная часть «демократических СМИ», игнорировавших трагедию русского народа на Кавказе, поливавших грязью воюющих в Чечне солдат и офицеров, думали так же, как и он. Вот почему моя публичная теледуэль с Ковалевым, которая состоялась летом 1995 года в популярном и идущем «вживую» политическом телешоу, стала демонстрацией подлости тех, кто вместе с Ельциным предал свой народ.

К этой передаче я готовился самым тщательным образом. Прежде всего я решил, что не ведущий, а я должен стать пытливым журналистом, вскрывающим идеологические кишки моего оппонента. В разгаре дискуссии я потребовал у телеведущего принести в студию видеомагнитофон для демонстрации видеокассеты. Дело в том, что за пару месяцев до описываемых мною событий Ковалев во время массового теракта в ставропольском городе Буденновске, где чеченские боевики захватили несколько тысяч заложников в городской больнице, убив из них полторы сотни человек, пришел на выручку их главарю Шамилю Басаеву. Чтобы уйти от возмездия, бандитам понадобились «добровольные заложники», прикрываясь которыми они на предоставленных им автобусах могли бы беспрепятственно вернуться в Чечню. Ковалев, который тесно общался с террористами, решил стать таким «прикрытием» и вызвался их сопроводить. Это гарантировало экстремистам полную безопасность и безнаказанность. Я располагал устными показаниями двух заложников о том, что, когда автобусы с боевиками и Ковалевым оказались в безопасной для них горной зоне Чечни, «профессиональный правозащитник» вместе с остальными бандитами радостно приветствовал восторженную толпу чеченцев, встречавших террористов как героев после выполнения «боевого задания в буденновском роддоме». Однако документальных свидетельств подлости и предательства Ковалева у нас не было.

Тогда я решил прибегнуть к хитрости. На самом деле Ковалев страшно боялся разоблачения. Он не мог знать, снимал ли его кто-либо из толпы фанатов Басаева, и могла ли теоретически такая видеозапись оказаться у кого-либо из его идеологических врагов. На этом и был основан мой расчет. Во время дебатов я достал пустую видеокассету и, глядя старому подлецу в глаза, заявил, что в моих руках — прямое свидетельство его предательства — запись, где он, Сергей Ковалев, делит с боевиками Басаева радость благополучного для чеченцев исхода этой варварской террористической операции. Как я и ожидал, ведущий телешоу в замешательстве стал объяснять телезрителям техническую невозможность показа моей пленки в прямом эфире. Он не знал, что кассета, принесенная мной в студию, пуста. Но интереснее всего была реакция Ковалева. Он жутко покраснел. Видимо, у человека, преподносившего себя как «совесть нации», еще оставались капли собственной совести. Я понял, что попал в «десятку». Ковалев что-то жалко лепетал в свое оправдание, и всем стало ясно: то, что про него рассказали очевидцы, — правда. Передо мной жалко трясся предатель, которого мне удалось разоблачить. Победа была полной, но не окончательной. Ковалев улизнул из студии и вскоре снова оказался в расположении боевых позиций сепаратистов. Но политический фитиль, вставленный ему на передаче в «Останкино», светил даже ночью, выдавая нашей армейской разведке передвижения этой «совести нации» по тылам боевиков.