Леопард - Ю Несбе

— А мы могли бы помешать убийствам до их совершения.

— И вычислить, что стреляющая сигареты женщина-полицейский будет сидеть на холодной веранде с дорогущим философским томом.

Она засмеялась.

— Я не сама купила эту книжку, я просто сняла ее с этой вот полки. — Она затянулась сигаретой, надув губы, дым попал ей в глаза. — Я книги никогда не покупаю. Просто беру их почитать. Или ворую.

— Меньше всего я думал, что ты воровка.

— И никто не думает, поэтому я никогда не попадаюсь, — сказала она и положила сигарету в пепельницу.

Харри кашлянул.

— А как ты воруешь?

— Я ворую только у знакомых и у тех, кто от этого не обеднеет. И не потому, что я скупая, просто я немного алчная. Когда я училась, то воровала рулоны туалетной бумаги из туалета в университете. А ты, кстати, вспомнил, как называется та замечательная книга Фанте?

— Нет.

— Пошли мне эсэмэску, когда вспомнишь.

Харри рассмеялся:

— Извини, я не посылаю эсэмэсок.

— Почему?

Харри пожал плечами:

— Не знаю. Мне не нравится сама идея. Как туземцам не нравилось, когда их фотографируют, потому что им казалось, что они теряют частичку своей души.

— Я знаю! — с жаром откликнулась Кайя. — Ты не хочешь оставлять улик. Следов. Неопровержимых доказательств того, кем ты был. Ты хочешь знать, что исчезнешь целиком и полностью.

— В точку, — сухо признался Харри и затянулся. — Хочешь вернуться в дом? — Он кивнул на ее ладони, которые она засунула под себя.

— Да нет, просто руки немного замерзли, — улыбнулась она. — Зато сердце горячее. А ты как?

Харри посмотрел на дорогу по ту сторону садовой ограды. На припаркованную машину.

— Что я?

— Ты похож на меня? Хороший, вороватый и алчный?

— Да нет, я плохой. Честный и алчный. А муж у тебя какой?

Это позвучало жестче, чем хотелось, как будто он пытается поставить ее на место, потому что она… потому что она — что? Потому что она сидит здесь, потому что красивая, потому что ей нравятся те же вещи, что и ему, потому что она дала ему тапки мужа и при этом ведет себя так, как будто его не существует.

— И что муж? — спросила она с улыбкой.

— Ну, во всяком случае, нога у него огромная, — услышал Харри свой собственный голос и немедленно испытал желание стукнуть как следует головой о столешницу.

Она громко рассмеялась. Смех покатился сквозь черную тишину Фагерборга, висящую над домами, садами, гаражами. Гаражи. У всех были гаражи. И только одна машина припаркована на улице. И конечно, может быть тысяча причин, по которым она там стоит.

— У меня нет мужа, — сказала она.

— Значит…

— Значит, у тебя на ногах тапки моего брата.

— А те, на лестнице…

— …тоже старшего брата, они стоят там, потому что я вбила себе в голову, будто мужские ботинки сорок шестого с половиной размера могут отпугнуть плохих мужчин с дурными намерениями.

Она многозначительно посмотрела на Харри. Тот предпочел не замечать двойного дна.

— Значит, твой брат живет здесь?

Она покачала головой:

— Он умер. Десять лет назад. Это папина квартира. В последние годы, когда Эвен учился в Блиннерне, он жил здесь вместе с папой.

— А папа где?

— Он умер вскоре после Эвена. А я тогда уже переехала сюда, так что квартира досталась мне.

Кайя подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Харри смотрел на ее изящную шею, на ямочку под забранными наверх волосами, на выбившиеся прядки.

— Ты часто о них думаешь? — спросил он.

Она подняла голову.

— Об Эвене чаще, — сказала она. — Папа ушел от нас, когда мы были еще маленькие, а мама жила в своем мире, так что Эвен стал для меня как бы и мамой и папой. Он помогал мне, подбадривал, воспитывал меня, он был для меня образцом во всем. Когда ты близок с кем-то так, как с Эвеном, от этого никогда не уйти. Никогда.

Харри кивнул.

Кайя осторожно кашлянула.

— Как дела у твоего отца?

Харри внимательно изучал пламя сигареты.

— Тебе не кажется это странным? — спросил он. — Что Хаген дал нам сорок восемь часов. Освободить кабинет мы могли бы и за два.

— Ну, а ты сам что думаешь?

— Может, он решил, что мы потратим два последних рабочих дня на что-то полезное?

Кайя уставилась на него.

— Разумеется, не на то, чтобы расследовать дело об убийствах, это мы предоставим КРИПОС. Но я слышал, что группе, которая занимается розыском пропавших без вести, нужна помощь.

— О чем ты?

— Об Аделе Ветлесен, молодой женщине, насколько я знаю, никак не связанной ни с каким делом об убийстве.

— Ты думаешь, что нам надо…

— Я думаю, что мы встречаемся на работе завтра в семь утра, — сказал Харри. — И посмотрим, можем ли мы быть хоть немного полезны.

Кайя Сульнес затянулась сигаретой. Выпустила дым и затянулась опять.

— Ну что, успокоилась? — спросил Харри с кривоватой улыбкой.

Кайя покачала головой, она держала сигарету перед собой.

— Мне хочется сохранить работу, Харри.

Харри кивнул.

— Это дело добровольное — приходить или нет. Бьёрн тоже хочет подумать.

Кайя снова затянулась сигаретой. Харри потушил свою.

— Пора идти, — сказал он. — У тебя зуб на зуб не попадает.

По дороге назад он попытался увидеть, есть ли кто-то в припаркованном автомобиле, но незаметно подойти поближе было невозможно. И он предпочел не рисковать.

Дом в Оппсале ждал его. Большой, пустой и полный эха.

Он лег на кровать в комнате своего детства и закрыл глаза.

Ему приснился сон, который снился ему так часто. Гавань для яхт в Сиднее, поднимающаяся цепь, жгучая медуза всплывает на поверхность, и никакая это не медуза, а рыжие волосы, плавающие вокруг белого женского лица. А потому пришел другой сон. Новый. Впервые он привиделся в Гонконге накануне Рождества. Харри лежал и смотрел на торчавший в стене гвоздь с насаженным на него чувственным лицом с ухоженными усами. Во сне Харри что-то держал во рту, ему казалось, это что-то вот-вот взорвет его голову. Что же это было? Это было обещание. Харри вздрогнул, потом еще и еще. Три раза. Потом он заснул.

— Так, значит, это вы объявили Аделе Ветлесен в розыск, — сказала Кайя.