Все будет хорошо, или Свободный плен - Наталья Рощина

– Мне надоели твои загадки!

– Из уважения к своим родителям и чтобы они тебя ни в чем не обвиняли, я сдам эту сессию и окончу первый курс. Потреплю себе напоследок нервишки. – Кажется, она достаточно заинтриговала Георгия, он готов взорваться. – Меньше всего мне теперь нужно волноваться. Я беременна и собираюсь рожать. Как-то у нас это быстро получилось, но что поделаешь. Все к лучшему. Мы молоды, у нас много сил, энергии. Надеюсь, это не слишком подкосило тебя, милый?

Мартов перестал танцевать. Сейчас манерой говорить она напоминала ему самого себя. По законам жанра, он должен выразить неописуемое восхищение и далее, по сценарию, проявлять заботу и участие. Георгий поцеловал Свету и удивленно спросил:

– Почему надо было так сложно говорить о простых вещах? Прекрасное сообщение, только насчет универа, кажется, ты торопишься. С нашей бабой Любой мы сможем обойтись и без академки. Ей во всем можно доверять.

– Ты меня все-таки не понял. Я не хочу учиться, и появляется чудесный повод перестать себя насиловать. Экономика и я – вещи несовместимые.

– Как вовремя ты начала показывать свое истинное лицо, милая, – Мартов ухмыльнулся. Его теория в отношении женщин подтверждалась быстрее, чем он думал.

– Я-то начала, а вот ты до сих пор остаешься вещью в себе. Запомни, женщина не думает, она чувствует.

– Запомнил. Пойдем к столу и отпразднуем сразу два события.

– О втором мне бы хотелось пока умолчать.

– Твое слово – закон. Тогда на сегодня вполне достаточно одного.

– Ты так странно говоришь целый день. По-другому можешь или уже нет?

– С удовольствием:

«Мы не сердца Гимена связью хладной, —

Мы жребий свой один соединим», —

прочел Георгий из своего любимого «Признания». – Поэт на все случаи и все времена.

Светлана с грустью посмотрела на Мартова и, справившись с подступившим комком, сказала.

– Не думай, что я круглая дура. Я все прекрасно понимаю и осознанно иду дальше. Давай хоть сегодня притворимся, что мы влюблены, счастливы. Только один день, а там…

– Не думал, что тебе так быстро изменит чувство юмора. Говорят, все беременные очень обидчивы и капризны, но ты ведь у меня умница. Не говори глупостей, хорошо?

– Тогда скажи, что любишь меня, что всю жизнь будешь заботиться обо мне и наших детях. Скажи, глядя мне в глаза, что в нашем поступке нет холодного расчета. Я хочу быть уверена, что это не представление удовлетворенных амбиций. Жора, ты умеешь находить слова. Я боюсь, что мы совершили непоправимую ошибку.

Мартов понял, чего она от него ждет. Нет, он не попадется в эту ловушку. Его не разжалобят полные слез зеленые глаза.

– Я всегда по мере сил буду заботиться о вас. Это мужское дело, и я постараюсь выполнять его на «отлично». А теперь перестань безобразничать, улыбайся, на нас смотрят. – Кристина с Сергеем не спускали с молодоженов глаз. Серьезность разговора между ними была очевидной.

– Кажется, идет процесс познания истины. Ни одна сторона не чувствует себя победителем, – философски заметила свидетельница. – Сошлись огонь и вода, теперь стоят, окутанные облаком обжигающего пара. И уйти нельзя, и остаться больно.

– Не преувеличивай, Кристя. – В душе Сергей был с нею полностью согласен. – Люди решили жить вместе, а мы разбегаемся. Это тебя коробит больше всего.

Тарасова бросила на него уничтожающий взгляд. Надоел он ей смертельно. То ли дело Мартов: красивый, умный, веселый, хитрый. Конечно, всех его качеств было не перечесть. Список можно было продолжать долго. Чтобы окончательно не расстроиться, Кристина решила остановиться: «Светка, бестия, быстро сориентировалась. Да и Мартов хорош гусь. Строил парень из себя неприступную крепость, а потом вдруг в один миг сдался. Спрашивается, что так? Наверняка в его душе пламя любви не пылает. Искры от природного влечения плоти – обязательно, но не более того. Это Светка влюблена как кошка. Буравит его своими зелеными глазками, жеманно покусывает алые губы. Но что-то их беседа не кажется легким, непринужденным разговором во время танца».

– Ты знаешь, я могу улыбаться на заказ. И рядом с тобой неплохая актриса, – расплывшись в безмятежной улыбке, протяжно, со свойственной ей неторопливостью, сказала Света. Мартову стало не по себе. Ее преображение было мгновенным, абсолютно естественным. Значит, он тоже неважный психолог, и бог знает, на что способна эта белявочка.

– Ты продолжаешь удивлять меня, милая. Не могу сказать, что я от этого в восторге, но, по крайней мере, такие метаморфозы вносят разнообразие в размеренность жизни, – беря Светлану под руку, ответил Георгий.

– А вот ты уже вряд ли сможешь меня удивить, – уже почти возле стола сказала Света.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Мартов.

– Человек, отказавшийся от собственной матери, не способен меня чем-либо еще удивить. – Ее последние слова были сказаны, когда Георгий вежливо пододвигал для нее стул. Присутствие свидетелей не дало возможности ответить. «Ах ты, тихоня! Поставили чертову печать в паспорте, и пошли гонки на его мораль. Стоп, Мартов, надо спустить пар и спрятать свои эмоции подальше. Осторожнее, Жорик, только дураки себе капканы расставляют. Программа только-только внедряется в жизнь, еще столько предстоит впереди». Думая так, Мартов не имел в виду предстоящее скорое отцовство, воспитание детей, примирение с матерью. Он волновался, предвкушая встречу с родителями Светы. Он должен был очаровать их и не выглядеть коршуном, отобравшим самое дорогое, что они имеют. Его настоящего вхождения в семью еще не было. Баба Люба, ставшая на сторону внучки, выдерживала телефонные атаки дочери и зятя. Она, как могла, смягчала обостренность ситуации и монотонно описывала то, как похорошела и расцвела Светочка.

Тайком от всех пожилая женщина позвонила матери Георгия. Они разговаривали долго, и только шум в коридоре, возвестивший о возвращении Светы и Жоры, стал причиной его окончания.

– Вы простите его, наверняка он все прячет глубоко внутри. Он переживает, но с его характером настаивать на чем-либо бесполезно, – быстро проговорила баба Люба.

– Надеюсь, что он когда-нибудь одумается. Утешает только то, что он не на улице, не в дурной компании и не наделал глупостей, – едва сдерживая слезы, ответила Нина Петровна.

– Да, да. Извините, я больше не могу говорить.

– А мне можно звонить вам?

– Давайте договоримся, что я буду делать это время от времени.

– У меня нет другого выхода. Спасибо, Любовь Павловна.

– До свидания.

– Спасибо еще раз. – Тяжесть от разговора с не находящей себе места женщиной не давала покоя: «Будто и камень с плеч свалился, живой, здоровый. Он несколько раз приходил домой, забирал свои вещи. Только всякий раз подгадывал, чтобы никого не застать. Упрямец, до примирения еще далеко. У него все получается, значит, мать ему не нужна. Может быть, ей тоже не стоило быть такой категоричной?» – Нина Петровна обвиняла себя в том, что своей реакцией подтолкнула сына к решительному шагу. Но нужно ведь было как-то остановить откровенное хамство. Теперь остается только ждать.