Дело шести безумцев - Элла Чак

прилипшей мокрой одежде. Максим надавил на какие-то кнопки, чтобы вода шла из лейки, а не из крана, и она хлынула с потолка дождем.

– Я подожду тебя внизу, – все еще продолжал он держать меня свободной рукой, пока другой пробовал настроить температуру воды. – Там на тумбочке халаты и полотенца.

Он перешагнул перегородку душевой, но я поймала его кончиками пальцев.

– Останься.

– Я бы остался с тобой в этом коттедже до конца жизни.

Он не оборачивался, продолжая стоять ко мне спиной и водить большим пальцем по отпечаткам моих.

– Скажи только, чего ты хочешь?

– Тебя, – спокойно ответила я, – я хочу тебя.

Максим то ли выдохнул, то ли усмехнулся.

– На твоем месте я бы побоялся произносить такое. Слишком долго…

– …был без девушки?

– …мечтал о тебе.

Оттолкнувшись пальцами от его руки, я взялась за края сразу всех топов и маек и скинула их под ноги с мокрым хлюпом. Туда же упали шорты. Остался только раздельный купальник.

– Повернись, пожалуйста, чтобы я не чувствовала себя глупо, стоя полуголой под струями душа.

Максим стоял спиной и опирался обеими руками о стекло перегородки. Все, что он сделал, – закрыл ее, оставшись со мной под потоками комнатного ливня.

– Максим? – коснулась я его плеча и оказалась прижата к стеклу сама.

Подхватив под бедрами, он поднял меня вверх так, что теперь мы смотрели в глаза друг другу, а я не рисковала увидеть никаких отражений. Если это вообще было возможно в душевой, освещенной одной свечой.

– Я боюсь того, что могу с тобой сделать. Ты мое сумасшествие, Кира. Мой желанный яд. Проклятье и благословение, – впился он губами мне в шею, – обещай, что не исчезнешь. Обещай, что утром ты не исчезнешь!

– Обещаю. Я исчезну ночью.

Его поцелуи впечатывались в губы, а напором тел мы выламывали стеклянные ставни душевой.

– Течет… – заметила я, как пол ванной заливает водой, – все течет.

Макс мог только шептать:

– Кира…

Поставив меня на ноги, Максим вышел из душевой, захлопывая за собой перегородки. Он остался на той стороне. За стеклом. За влажной пеленой. В сером тумане и сырости, в сиротливом отблеске свечи, пока я еще могла различать его удаляющийся силуэт.

Из-за хлопнувшей двери, чихнувшей сквозняком, огонь фитиля погас. У лестницы звонко хрустнуло, вероятно, когда Макс наступил на снятое в ванной зеркало.

Я сидела на полу душевой под дождем с потолка. Максим, наверное, сидел ровно на этаж ниже, прямо подо мной, на полу возле огня камина.

Хорошо, что в огне не отражаются лица. Хорошо, что он обжигает, как вот-вот обожгусь о Максима я. Если я – его яд, то он – мое пламя. Новые шрамы – ожоги, о которых когда-то говорил Воеводин. Вот что может случиться. Деструктивные личности, уничтожающие друг друга, – вот что пророчил Камиль.

Мы с Максимом дали друг другу тысячи шансов – уйти, убежать, исчезнуть. Я могла никогда не открывать тайну его рождения. Думал бы, что я его кузина. Познакомил бы меня с каким-нибудь «Толиком» поприличней. Дружили бы семьями или хотя бы обменивались гифками в чате под Новый год.

Алла внутри меня опять подала сигнал: «Я говорила, что Максу понравится его будущее! И пока оно не стало вашим прошлым, иди к нему».

– Что тебе надо, Алка? – шептала я, отплевываясь водой, что заливалась мне в рот и нос, когда я поднимала голову к потолку, за которым где-то там сияло звездное небо.

«Показать тебе правду, Кирочка!»

– Моих сестер?

«Нет, Кирочка! Тебя!»

Закутавшись в халат, я спустилась в зал с камином. Рыжие всполохи огня бились о босые пальцы ног. Дом наполнился ароматом хвои.

Максим сидел на диване в метре от распахнутых створок камина, ворочая по бревнам кочергой.

– Нашел в доме телефон. Мой человек все уладит. С катером, с вещами, с домом. Гекате оставят корм на балконе, он ведь открыт, ты не запирала?

– Нет.

– Ты лучше запирай, мало ли кто на второй этаж заберется. На кухне была заварка, – он говорил все это и не сводил взгляда с огня, – я сделал чай. Если хочешь, – дернулась тень в уголке его рта, – выпью его первым.

Сев рядом, я остановила его руку, не позволяя тревожить вновь нарастающую седину на рыжих поленьях, которым он не давал покоя, бередя железкой.

– Я тебе доверяю. – Я пыталась понять, почему он ушел из душевой. – Твои прошлые отношения были веселее, ярче и, наверное, – представила я, что могли делать со свечами и воском Сэми и Диана, – экзотичней. Ты и я… у нас по-другому. Если тебе тоже требуется время…

– Я боюсь, Кирыч, – быстро перебил он меня. – Ошибиться. Сделать что-то не так. Навредить тебе. Снова.

– Ты просто не используй праздничные свечи для труднодоступных мест.

Он наклонил голову к плечу, зря пытаясь скрыть улыбку.

– Эй! – Мои пальцы коснулись его подбородка, поворачивая к себе. – Ты про резиденцию сейчас? Про то, что не рассказал мне правду об Алле год назад? Ты пытался. Я помню.

– Этого было мало. Я не понимал, что все будет так. Не знал, что полюблю тебя, как никого и никогда. Снова.

– Снова?

– Ты понравилась мне на том чертовом пикнике. Но я думал, мы кузены. Потом Алка вдалбливала мне в голову, что ты кто угодно мне, но не сестра. А когда я тебя увидел спустя восемь лет, понял, что не забыл то ощущение.

– Правильности?

– Да, – удивленно ответил он, – это было правильно – то, что ты нравишься мне. Но когда про кузенов подтвердила твоя бабушка… мой мир рухнул. Она против Аллы, против той, что наняла вместо себя актрису и чуть не поженила их с Костей. И кому я должен был верить?

– Зато я помню, как ты сказал: «Не верь ей!», – попыталась я изобразить его интонацию с налетом ужаса и шипящего шепота, каким он произнес эту фразу на кухне Каземата. – В машине ты оттолкнул меня, а сам заработал это.

Моя ладонь опустилась ниже на правую сторону его плеча, где под подсушенной огнем майкой скрывался кривой неровный шрам от вошедшего в кожу обломка дерева.

– Я не должен был… оставлять тебя с Костяном. Просил защитить, а сам сбежал, как трус.

– Потом ты вернулся. И мы сделали, что сделали.

– Вы с Костяном? – заскрипел он зубами.

– Мы с тобой. И хватит уже ревновать к нему. Он выбрал Машу с Лией, а не воспоминания обо мне.

Сползая на ковролин, я облокотилась спиной о диван, закидывая назад голову и вытягивая озябшие ступни к огню.

– Одни в доме. Полураздетые, полумокрые. Темно.