Дорога за горизонт - Борис Батыршин

Георгий с Воленькой переглянулись, чётко, по уставному повернулись через левое плечо и полезли на палубу. Служба продолжалась.

III

Из путевых записок О. И. Семёнова.

Песок скрипнул под килем. «Элеонора», подталкиваемая руками пятерки дюжих негров, скользнула на свободную воду. Гребцы ловко вскарабкались на борт и принялись разбирать тонкие вёсла. Старший над гребцами негр что-то гортанно заорал, и «команда», побросав вёсла, кинулась ставить невысокую мачту с длинным, косо висящим реем. Я вздохнул, повернулся к озеру спиной и пошёл к груде барахла, сваленного на траве, шагах в ста от уреза воды.

Озеро Виктория, или Виктория-Ньянза – как именовал его в дневниках Юнкер – надоело нам хуже горькой редьки. А ведь недавно ещё мы замирали от восхищения при виде невозможных закатов над водной гладью, любовался ибисами и чёрными цаплями, высматривал в камышах парочки робких болотных антилоп сиатаунга! Но стада экзотических животных приелись ещё по пути, и к озеру мы добрались с изрядно притупленными ощущениями. Меня, помнится, поразило великое множество крокодилов – и в воде, и на берегах. Они косяками тянулись за лодкой; казачки сперва стреляли чешуйчатых гадов, но оценив масштаб задачи, оставили эту затею – разве что особо нахальная тварь, подобравшись слишком близко, получала багром по плоской башке и, обидевшись, отваливала.

На «Элеоноре», принадлежащей английскому миссионерскому обществу, перебирался когда-то через Викторию и Василий Юнкер; эта лодка регулярно делает неспешные каботажные заплывы между заливом Спик на юго-восточной оконечности Виктории и селением Рубаги на северо-западе. Для обрусевшего немца этот участок пути финальным этапом его семилетних странствий. А вот для нас, второй русской экспедиции в эти края, всё только начинается.

Хотя, экспедиция не чисто русская. Мадемуазель Берта внесла в наши ряды толику европейского колорита; подданная бельгийской короны, она походила на кого угодно, только не на уроженку Фландрии или Валлони. Южная кровь даёт о себе знать – пылкая и порывистая, молодая женщина очаровала всех. Лишь кондуктор Кондрат Филимоныч косился на иностранку с подозрением, но и он, после того как та пристрелила молодого льва, подобравшегося ночью к коновязи, сменил гнев на милость.

Остались позади заросшие высокой травой плато Серенгети и равнины Масаи с громадными стадами антилоп и слонов. Животных этих хватает и на берегах Виктории – но не в таких немыслимых количествах. Я немало пересмотрел в своё время документалок БиБиСи, посвящённых дикой природе, но даже близко не представлял, СКОЛЬКО всякой живой твари обитало в этих краях какие-то сто тридцать лет назад. Да, сафари, внедорожники, штуцеры «нитроэкспресс» и глобальный товарооборот, охотно потребляющий экзотические шкуры зебр, импал, жирафов, драгоценнуюслоновую кость и кожу гиппопотамов, жестоко обошлись с африканским зверьём. От былого великолепия остались жалкие крохи; и хотя я всегда относился к призывам всякого рода экологов – от «Гринпис» до Всемирного Фонда дикой природы – с изрядной долей предубеждения, теперь, пожалуй, готов пересмотреть эту позицию.

Сойдя на берег в Дар-эс-Саламе, экспедиция попала в железные объятия Второго Рейха. Сразу припомнились и душевный друг Курт Вентцель и немецкая строительная «фактория» Басры с её локомобилями и колючей проволокой. Здесь, по счастью, вогабитов нет; султан Занзибара, (оставаясь правоверным магометанином и пять раз на дню преклоняя колени на молитвенный коврик), воинствующего ислама на одобряет. И порядки в широкой прибрежной полосе от океана и до озера Танганьика устанавливают подданные кайзера Фридриха Третьего.

Материковые владения султана – территория будущей Танзании – представляют сейчас одно сплошное белое пятно. Прибрежные районы формально пренадлежат султану Занзибара; во внутренних же белый человек почти не появлялся. Ещё недавно Занзибар был крупным центром работорговли; несмотря на ее запрет в 1873-м году, ежемесячно отсюда в португальские колонии вывозили до пяти тысяч чернокожих невольников.

Но в октябре 1884-го на Занзибар прибыло трое немцев: Карл Юлке, Карл Петерс и Иоахим Граф фон Пфейль. Путешественники, приехавшие под чужими именами, сразу представились германскому консулу. Помощи от него добиться не удалось, как ни ссылалась лихая троица на самого Бисмарка; меж тем, терять время было нельзя – важно было опередить бельгийцев, тоже готовивших экспедицию с целью изучения и, разумеется, захвата этого лакомого кусочка Восточной Африки.

Денег у Карла Петерса не было. Но впереди у сына протестантского пастора, бывшего студента Гёттингенского университета и авантюриста маячила амбициозная цель – основать в Африке «новую Германию». Петерс охотно подписался бы под не сочинёнными ещё строками английского поэта, не зря именуемого певцом британского империализма – тех самых, насчёт Бремени Белых[52].

Петерс свято верил, что он, как европеец, несёт свет цивилизации в дебри африканских джунглей, обитатели которых тоже, кончено, люди – но, как бы это сказать, «не совсем».

К тому же этот господин, как сказали бы в иные времена, «страдал пангерманизмом в острой форме». Мне довелось полистать его дневники, опубликованные в середине двадцатого века:

«Я полагаю, что наша раса является единственной на Земле, которая может возглавить все человечество. (…) Если мы, немцы, упустим свой шанс, то англосаксы распространятся на весь мир и не оставят нам в нем места».

Каково? А ведь в пророческом даре Петерсу не откажешь – в итоге, так оно всё и вышло…

Но – вернёмся в девятнадцатый век. Энергии и решимости немцу было не занимать. В марте 1884-го он основал в Рейхе Германское колониальное общество, и дело пошло!

Прибыв в ноябре того же года в Африку, Петерс принялся действовать быстро и всегда по одной и той же схеме: встречался с вождями племён, одаривал их бросовыми бумажными тканями, мелким жемчугом, добытым в Персидском заливе и купленным за бесценок в Адене, старыми кремнёвыми ружьями, помнившими Наполеоновские войны, – а взамен требовал поставить подписать пустяковую с виду бумажку. Негритянские вожди не отказывали щедрому гостю – тем более, что бумажка была на немецком. Ценить пустующие земли аборигены не привыкли, в их обиходе попросту не имелось такого понятия как «недвижимость».

Но для европейцев это роли не играло. В бумажке содержалось соглашение о передаче суверенных прав на территорию племени в пользу лично Карла Петерса. В силу чего эти земли попадали под юрисдикцию Второго Рейха, подданным которого и был этот проходимец.

Всего за три недели Петерс сделался обладателем ста сорока тысяч квадратных километров земли – о чём довольно скоро было сообщено Бисмарку. Железный канцлер отреагировал с воодушевлением:

«Получается, что захват территорий в Восточной Африке легок до безобразия: достаточно парочки проходимцев и немного бумаги, украшенной оттисками пальцев вождей дикарей».