Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

в окно и ничего большего объяснить Петру не мог.

Время подходило к одиннадцати. Обычно к этому часу Татьяна возвращалась с телеграфа, и Пётр сунул чугунок со щами в печь. Пока еда согревалась, снова сбегал к Илюхиным. Евдоким Савельевич только руками развел:

— Нет еще Кольки…

Вернувшись к себе, Пётр в темноте услышал скрип, остановился, вглядываясь.

— Кто тут?

— Не боись, заходи, — услышал он голос Николая и обрадовался:

— Тебя там отец заждался! Где пропадал-то?

Он подкрутил фитиль, и керосинка ярко осветила комнату.

— Чё с тобой? — удивился Пётр, увидев лицо Николая, который смотрел на него с откровенным презрением и брезгливостью. Дивясь этому, не понимая происходящего, Пётр повторил: — Чё с тобой?

— А ты не знаешь? — хрипло спросил Николай.

— Чего не знаю?!

Обида и непонимание Петра были так неподдельны, что Николай вдруг насупился:

— Не ты разве жандармам наболтал всякое?

— С ума сдвинулся? Когда это я с жандармами говорил? Я к ним и подойти боюсь.

— А мне их ротмистр на тебя указал, — уже неувереннее проговорил Николай, — который меня допрашивал…

— Сцапали тебя, что ли? — выдохнул Пётр, опускаясь на табуретку.

Дверь распахнулась, на пороге возник старший Илюхин, услышавший голоса через стенку. Видно было, что он обрадовался появлению сына, но, тем не менее, сперва он на него прикрикнул:

— Где шатаешься, шельмец?!

— Дык я чё… — развел руками Николай. — Не собирался я нигде шататься…

Едва Николай вышел с работы и направился домой, к нему подошли двое в гороховых пальто и препроводили, несмотря на слабые возражения, прямо в участок.

— За что? — спросил отец.

— А так, ни за что! — ответил Николай. — У них новый ротмистр, так вот он людей изучает, как он мне объяснил… Про меня всё рассказал: и в сходках я участвую, и поручения всякие выполняю нехорошие… Много он знает, этот ротмистр!

Пётр задумчиво наморщил лоб:

— А на меня-то чего окрысился?

— Так он прямо намекнул, что наш квартирант ему кое-что рассказывает, — с прищуром глянул Николай.

Евдоким Савельевич поморщился, махнул рукой:

— Глупости… — помолчал, спросил, глядя на сына: — От тебя-то ротмистр чего хотел?

— Чего, чего… — пробурчал Николай. — Чтобы как узнаю чего о социалистах или кто мне какое поручении даст, незамедлительно ему сообщал. Даже за пирогом в трактир кого-то сгонял и чаем меня поил.

Илюхин нахмурился:

— Тут дело понятное… Ротмистру, видно, свои люди в депо понадобились, вот он и беседы проводит, чтобы уши и глаза свои заполучить…

— Понятно, — вздохнул Пётр, потом вскинул голову: — А откуда он знает, что мы с Колькой поручения иногда выполняем?

Николай покосился на Петра, хмыкнул:

— О чем это вы, папаша?

— Ну, стало быть, так… — постукивая пальцами по краю стола, не реагируя на вопрос сына, проговорил Илюхин. — Есть о чем подумать… — он встал, посмотрел на парней: — Разберемся… Такое, видать, время перемен наступило… А сейчас — спать!

Глава вторая

ПО СЛЕДАМ БРАТЬЕВ ЗЫКОВЫХ

1

Широкое лицо купца Федулова побагровело от возмущения. На большом круглом носу выступили капельки пота. Вытащив короткие пальцы из курчавой бороды, он воскликнул, обращаясь к присяжному поверенному:

— Нет, вы подумайте, Ромуальд Иннокентьевич! Ведь это двадцать тысяч! Двадцать!

Озиридов сокрушенно покачал головой. Ему было глубоко наплевать на потерянные деньги купца, но как человек, ведущий его дела за весьма неплохое вознаграждение, он был просто обязан выказать свое сочувствие. И это у него получилось. Федулов благодарно закивал:

— Вот вы-то понимаете!.. А эти, — он возмущенно мотнул головой куда-то в сторону окна. — Злорадствуют! Второв узнал, приплелся соболезнования высказывать, а у самого на морде довольствие написано… Тьфу!

Парфён Лаврович прочувственно плюнул на дорогой персидский ковер, постеленный в кабинете неделю назад, и размазал плевок сапогом. В другое время и в другом месте Озиридов бы брезгливо поморщился. Сейчас же он сделал вид, что охвачен внезапно пришедшей идеей, как можно спасти федуловские деньги:

— Что следователь-то сообщает?

Федулов оскалил крепкие желтые зубы:

— А-а-а… Сидит, задницей казенную обивку на кресле протирает! Нету, говорит, разбойников, как в воду канули, не можем сыскать. Десять саней с наипервейшим товаром, это же не иголка в стогу сена! Начхать мне на разбойников! Мне товар нужен! Это же двадцать тысяч!

— И никаких следов? — решил уточнить Озиридов.

— Это же надо сноровку проявить, — огорченно махнул рукой купец. — А он сидит в своем Барнауле, какие уж тут следы? Поди, дальше Бийска и не ездил. А ведь чтобы спымать, надобно, как гончаку, все обегать, к каждому столбику принюхаться…

Озиридову сравнение купца не понравилось, но он опять виду не показал, а спросил:

— Парфён Лаврович, вы не пробовали следователя презентиком порадовать? У него, говорят, прелестная молоденькая женушка, и он от нее без ума… — Озиридов доверительно хихикнул: — Мне говорили, что она ему рожки пристраивает…

— Во-во, оно и видно, что размазня! — явно не разделяя веселости присяжного поверенного, досадливо проговорил Федулов. — Намекнул я ему на благодарность, так он этакую харю состроил… Антиресно, с его, что ли, вонючего жалованья эта фифа белье мыть в Париж отправляет?

— Неужто не взял? — удивился Озиридов. — Чудеса! Он же не первый год работает, грамотный юрист, ему ли не знать, что это не взятка, а должностной проступок?.. Если бы что противозаконное делал, тогда понятно, но здесь-то… Искать преступников его прямая обязанность, ну и бери на здоровье. Это подарок, и самое страшное, что ему грозит по закону, — штраф, ну в худшем случае увольнение от должности… А кто бы его стал увольнять? В наши края образованные люди не очень охотно едут. Странно…

— То-то и оно… — огорчился Федулов. — А деньги мои — тю-тю…

Озиридов помолчал задумчиво, потом поднял палец вверх:

— Парфён Лаврович, а вы случайно с неким Охломовым не знакомы?

— Как же не знаком? — озадаченно сказал Федулов. — Очень даже и знаком. Если вы об Иване Охломове, прасоле, что скот из Монголии гоняет, так мы с ним на Каинской ярмарке изрядно попили.

Озиридов возбужденно потер ладонью о ладонь:

— На его денежки мадам Виноградова белье в Париж отправляет стирать. Вы бы с ним переговорили, а он со своей прихехешницей. Ну а она мужу на ушко нашептала… Вот и сдвинулось бы дело с мертвой точки…

— Пустое, — отмахнулся купец. — Рожа у следователя не та, доверия не внушает. Спит он, что ли, на ходу? Мя-мя-мя… Му-му-му… Квелый. Уж ежели бабу свою ублажить не может, не будет проку и на службе.

Ромуальд Иннокентьевич понятливо закивал. Федулов посмотрел на него, вздохнул, как человек, принявший нелегкое, но правильное решение:

— Хочу вас попросить, господин