Слуга смерти - Майкл Маршалл Смит

На лесистом участке, огороженном каменистым берегом с одной стороны и узким проливом с другой, располагалось четырнадцать домиков. Они сразу же решили поселиться в одном из них, под номером два, — гостиная, кухонька, спальня, ванная и кладовая, и все это в бревенчатом строении площадью двадцать на двадцать футов. В гостиной стояла дровяная печь, и там очень приятно было сидеть прохладными весенними вечерами, в спальне же было очень уютно холодными зимними ночами. На широком крыльце хорошо сидеть летом и осенью, слушая птиц и далекий шум воды, размышляя о том, что приготовить на ужин, и держа на коленях раскрытую книгу, чтобы оправдать свое ничегонеделание.

Вечерами они ходили через мост в поселок. Там они нашли бар, который стоял на сваях в заливе, с бильярдом и громкой музыкой, а чуть дальше в гору — ресторан, ничуть не хуже, чем в Портленде. Местное вино и пиво их очаровало — чего с ними не бывало уже давно и что вообще случается не столь часто в наше время и в их возрасте. Верона пришлась им весьма по вкусу. Билл и Патриция обнаружили, что им легче дышится, когда они стоят, держась за руки, на берегу, улыбаясь другим гуляющим, глядя на море и явственно ощущая кривизну земли. Пожилая пара, управлявшая Редвудом — Уилларды, — уже на второй день стала называть их по имени. Когда пришло время уезжать, Патрицию пришлось тащить чуть ли не на буксире, и она взяла с мужа обещание, что они станут бывать здесь так часто, как только будет возможно.

Тогда они и приняли решение — когда потребуется скрыться подальше от мира и людей, они будут приезжать именно сюда.

Прошло десять лет, за которые они побывали там раз двадцать, может быть двадцать пять. Уилларды ушли в 1994 году на пенсию, но от этого мало что изменилось: Патриция и Билл продолжали приезжать в Лоджет, словно морские птицы, неожиданно появляющиеся вместе со случающимся дважды в год приливом. Однажды они даже попытались привезти с собой детей, но ничего из этого не вышло — в чем, впрочем, не было ничего необычного. Как-то раз, описывая их отношения с Джошем и Николь, Билл назвал их сердечными, и к этому, по сути, все и сводилось. Все они любили друг друга, в этом не было никакого сомнения, но при этом вполне владели собой. Никто не сходил с ума от любви. Они регулярно звонили друг другу, наносили дружеские визиты. Они встречались по большим праздникам, обмениваясь подарками и помогая друг другу на кухне. Их дети трудились не покладая рук, и если карьера имела для них большее значение, чем визит к родителям, — это даже не обсуждалось. Так или иначе, Патриция и Билл продолжали ездить в Верону. Им нравилось, что у них есть где побыть вместе друг с другом, не беспокоясь о том, что думают по этому поводу окружающие. Однако отправиться туда всей семьей они больше не предлагали.

Как-то, оказавшись в Вероне на уик-энд в конце августа, они разговорились с новыми владельцами, что вовсе не означало, что с ними установились близкие отношения, как до этого с Уиллардами. Казалось, Ральф и Бекка забывали о них после каждого их визита, и дружеские отношения устанавливались каждый раз заново — но вскоре они поняли, что происходит что-то неладное. Возникало чувство, что прошлое больше не вернется. И после того, как они прямо об этом спросили, Ральф с нескрываемым сожалением подтвердил, что это последнее лето существования Лоджета.

Когда Патриция об этом услышала, у нее сжалось сердце, и она поднесла руку ко рту. До нее едва доходили слова о том, что бизнес не приносит достаточно денег, хотя популярность городка и растет на фоне ставших чересчур дорогими Кэннон-Бич, Флоренс и Ячетса, и люди искали места дальше от побережья для романтического времяпрепровождения. Однако Лоджету это ничем не помогло. Молодежи с деньгами не нужны деревенские хижины. Ей нужны DVD-плееры и экологически чистые соки. А главным требованием стал массаж на горячих камнях. Место, которое занимал Редвуд-Лоджет, выглядело весьма подходящим для того, чтобы разместить здесь отель с оздоровительным центром. Джон потом сказал Патриции, что если бы Ральф и Бекка владели искусством помнить своих гостей от визита к визиту, то все могло бы обернуться иначе, но что случилось — то случилось. Застройщик из Сан-Франциско сделал им предложение, от которого они не были готовы отказаться.

Они сидели на террасе бара перед обедом, наслаждаясь уже ставшими привычными для них в Вероне напитками: он — разбавленным пивом, она — еще более разбавленным «манхэттеном». Патриция была погружена в мрачные мысли, чего с ней не бывало уже очень давно. Почему все случилось именно так, а не по-другому? Казалось, что с каждым годом мир принимал как данность все больше и больше вещей и понятий, ничего для нее не значивших, новшеств, которые казались ей тривиальными или сбивающими с толку, но при этом возводились в ранг чуть ли не провозвестников новой эпохи. Она пыталась примириться с этим, делала все возможное, чтобы найти привлекательные стороны в сотовых телефонах, системе Windows или группе «Эминем». Но почему то, что действительно имело для нее значение, попросту отбрасывалось? Билл тоже молчал. Лицо его ничего не выражало, как обычно, когда он пытался ни о чем не думать. За обедом он вел себя замкнуто, даже не просмотрел список вин, хотя пытался ввести это в привычку с тех пор, как в той или иной степени отказался от пива. Патриция догадывалась, что сейчас он чувствует себя так же, как и она, задавая себе тот же самый вопрос, чересчур печальный для того, чтобы облечь его в слова.

Будут ли они и дальше приезжать в Верону?

После того как Лоджета не станет и его место займет еще один отель из тех, которые в большом количестве можно найти в глянцевых проспектах, где семейным парам определенного возраста предлагается вновь зажечь огонь любви (или, что более вероятно, решить проблемы, возникшие с брокерами или соседями), — где им теперь останавливаться? Дальше по шоссе, на северной окраине города, уже был отель, но он представлял собой лишь обезличенное кирпичное строение посреди лужайки без единого дерева, куда не возникало никакого желания отправиться даже однажды. Можно было попробовать остановиться в новом отеле, после того как он будет построен, но это казалось им предательством по отношению к излюбленному месту. Она знала все тропинки среди деревьев и не в состоянии была бы завтракать на балконе над автостоянкой, где когда-то находился их домик.

И что им оставалось делать? Найти какое-нибудь другое место? Ей этого не хотелось. Ей не хотелось начинать все сначала. В Вероне они провели на отдыхе больше времени, чем где-либо еще. Однажды принятое решение стало окончательным. Им знакома была каждая миля дороги, они всегда останавливались в одних и тех же местах, чтобы пообедать. И теперь им предстояло всего этого лишиться вместе с другими бесчисленными ритуалами, слишком мелкими, чтобы давать им свое название, вплоть до того, как они в шутку называли пожилую пару геев, с которой раскланивались на пляже («Двое джентльменов из Вероны»). Конечно, вдоль побережья имелись и другие места, и Верона на самом деле вовсе не являлась раем на земле (продовольственная лавка там работала лишь формально, и они всегда запасались продуктами в Кэннон-Бич), но тем не менее другого такого было не найти. Патриция словно лишилась одной из сторон своей души, и никак не могла с этим примириться.