Диагноз - Алан Лайтман

Анит поднялся с повозки и огляделся. Над крышами домов виднелось неяркое сияние, свет лился к небу из открытых внутренних дворов. Запах дешевой стряпни и звуки свирелей.

Позже, той же ночью, Анит стоял в оливковой роще за городской стеной недалеко от Ахарнянских ворот, когда к нему приблизилась темная фигура. Человек нес светильник у пояса, а лицо его было скрыто полями головного убора путешественника. На темной дороге не было видно ни одного человека, но двое мужчин заговорили приглушенным шепотом. Оливковые деревья склонились над ними своими изломанными сучьями, словно древние старцы, собравшиеся на тайную сходку. Наконец переговоры закончились, и Анит вручил человеку увесистый мешок. Человек слегка поклонился и направился в город.

Расставшись с Анитом, мужчина в широкополом головном уборе потушил огонь в светильнике и направился к Ахарнянским воротам. Пройдя сотню шагов, он метнулся на запад, оставив слева мерцающие огни города. Человек не пользовался дорогами. Вместо этого он шел через разбросанные за городскими воротами сельские кладбища и сады. Ночь была черна как сажа. Луна, которая должна была яркими бликами отражаться от медных решеток и кольев садовых оград, скрылась за тяжелыми тучами, нависшими над головой. Иногда в темноте, из-за холмов вырастали дома, лишенные, как и в городе, окон.

Наконец путник дошел до склада камней, скрытого под платаном. Там он молча упал на землю и пролежал неподвижно около получаса, внимательно прислушиваясь, не раздадутся ли чужие шаги или чье-нибудь дыхание. Этот человек-невидимка, кравшийся по предместьям Афин, известный как Кефал-беотиец, Мелет-коринфянин, Кинесий-фиванец или просто Удавка, был очень недоволен своим новым заданием. Поспешность в приготовлениях, необходимость совершить убийство в течение ближайших двенадцати часов, отсутствие должной разведки и размышлений — все это нарушало привычный образ действий. Правда, он получил сорок мин, то есть вдвое больше обычного. Срочность можно купить. Но и убийце придется быть вдвойне осмотрительным.

Но, даже удостоверившись, что за ним никто не следит, Кефал не стал возвращаться к Ахарнянским воротам, хотя это и был кратчайший путь в город. Вместо этого он направился на юго-запад, к Дипилонским воротам, вступив в Афины через густонаселенный Квартал горшечников, Внутренний Керамик. В воздухе носился аромат мелкой рыбы и угрей, жаренных в кипящем оливковом масле. Поздний ужин богатых и преуспевающих. Кефал был голоден, но есть он не будет еще долго. Он насытится позже, когда сделает свое дело. Он любил работать на пустой желудок. Кровь должна питать либо голову, либо желудок, но не оба эти органа одновременно.

Зажмурившись на мгновение от света пронесенного мимо факела, Кефал медленно направился на восток по одной из узких, извилистых улочек шириной всего в три шага. Дома тесно соприкасались торцами и выступали на дорогу фасадами, оставляя узкий проход между двумя стенами штукатурки, глины и кирпича. Улицы города вызывали у Кефала тошноту. Вид улиц был непотребным. Он заставлял себя смотреть под ноги на всю эту мерзость: гниющие рыбьи головы, осколки горшков, внутренности птиц, куриные кости, заплесневелые хлебные корки, выброшенную старую одежду и лужи мочи. Он ненавидел любую грязь. Кровь была грязной. Слитки же серебра, похожие на те, что тихо позвякивали в мешке, были воплощением чистоты.

Добравшись до центра города, Кефал перешел узкую речку Эридан и направился в южный Кидафинион. В мраморном святилище Артемиды горел одинокий факел. Его пламя колебалось в проемах стен, словно мерцающий огонек свечи в глазницах черепа. Удавка огляделся и не увидел никого, если не считать мужчины и женщины, которые, обнявшись, сидели под украшенной скульптурами крышей портика. Задержав взгляд на парочке, он двинулся дальше. Довольно долго петлял по извилистым улочкам с тесно стоявшими оштукатуренными домами, пачкая сандалии вязкой грязью и отбросами, пока не дошел до входа в скромный одноэтажный дом, сложенный из необожженного кирпича. Это было одно из двух тайных убежищ, которые Кефал устроил в городе.

Он не стал стучать в дверь кольцом, сделанным в виде львиной пасти. Только тихо шепнул: «Галлах» и принялся ждать. Через некоторое время дверь открылась, и слепой старик впустил Кефала в полутемную прихожую. На скрип открываемой двери в прихожую стрелой влетел пес и бросился к Кефалу, начав преданно лизать ноги хозяина. Потом собака перевернулась на спину, ожидая, что Кефал почешет ей брюхо. Несмотря на крайнее возбуждение, пес ни разу не залаял и не заскулил. Его с рождения приучили не нарушать тишины.

— Милый Гермес, — произнес Кефал, наклонившись и почесав псу брюхо. — Ты скучал по мне?

В ответ собака принялась перекатываться с боку на бок, задыхаясь от экстаза и неистово виляя хвостом.

— Я не знал, когда ты вернешься, хозяин, — произнес слепой раб Галлах, — но я, как обычно, оставил все светильники зажженными. На кухне тебя ждут сицилийский сыр, плоды и медовые лепешки.

— Я рад видеть тебя, старый Галлах, — сказал Кефал. — Сегодня в полночь я уйду, но вернусь до рассвета.

Слепец кивнул.

Стоя в прихожей, Удавка осторожно снял грязные сандалии, головной убор и накидку и сложил все на деревянную скамью. Потом он вышел в маленький, но безупречно чистый дворик с каменным алтарем Зевса. Гермес следовал за хозяином, прижимаясь к его ногам. Из открытого дворика можно было попасть в три маленьких помещения размерами не больше комнатки раба, входами в которые служили простые проемы в стенах, лишенные дверей или занавесей. Кефал вошел в одно из помещений, служившее одновременно спальней и ванной. В комнатке с трудом умещалось деревянное ложе. Спальня освещалась двумя подвешенными к потолку на цепях масляными светильниками. Кефал бросил на пол тяжелый мешок и снял оставшуюся одежду.

Сначала деньги. Деньги чисты, но пачкаются от прикосновения человеческих рук и тел. Он извлек из мешка два серебряных слитка и принялся поливать их водой и тереть древесной сажей и бронзовым скребком. Вода лилась Кефалу на ноги и по каменному полу стекала в сточное отверстие в углу. Кефал снова повторил цикл. Вода, древесная сажа, скребок. Старик раб, шаркая, вошел в спальню, неся горячую воду в бронзовом сосуде, который он ощупью поставил на жаровню с раскаленными углями. Кефал благосклонно потрепал раба по плечу и снова принялся упорно мыть и чистить слитки серебра по десять мин каждый. Когда слитки заблестели, Кефал смазал их оливковым маслом и благовониями. Два других слитка он отчистит перед рассветом.

Теперь настало время заняться собой. Он облился горячей водой и начал бронзовым скребком втирать в кожу древесную золу. Кефал ожесточенно тер тело бронзовым скребком, стараясь содрать с себя верхний слой кожи, грязь и кровь города, стараясь стать таким же чистым и непорочным, как два слитка серебра, блестевшие на ложе в пламени светильников. Зола и оливковое масло образовали толстый слой по всей поверхности его тела, подчеркивая форму мощных мышц рук и груди. Кефал снова и снова посыпал тело золой и беззвучно тер кожу шершавой бронзой. Мазь из оливкового масла и древесной золы постепенно смешалась с грязью и чешуйками кожи. Кефал вылил на себя еще один ковш воды. Кожа горела, тело, даже в интимных местах, стало красным. Казалось, человек лишился кожи и стала видна сырая плоть. Кефал очистился, теперь он готов выйти в город и снова приняться за работу. Эта работа была чужеродна, не будучи частью его тела. Еще раз. Кефал снова покрыл тело смесью оливкового масла и древесной золы и молча, извиваясь от боли, принялся тереть кожу бронзовым скребком. Закончив, он облился теплой водой и осторожно втер в кожу тонкий слой оливкового масла и благовоний. Потом Галлах отмоет каменный пол.