Императрица семи холмов - Кейт Куинн

– Которому нанес поражение Юлий Цезарь, после чего сей славный воин провел долгие годы в тюрьме, пока его наконец не задушили, – счел нужным продемонстрировать свою осведомленность Тит. – Не слишком удачное имя, скажу я тебе.

– Все равно оно не значит «чуть-чуть», – ощетинился легионер. – Меня еще никто не называл «чуть-чуть», ну разве если им хотелось, чтобы я преподал им хороший урок.

– Это просто короткая форма, – согласился Тит и, чтобы загладить резкость, добавил: – Во всяком случае, это лучше, чем Тит Аврелий Фульв Бойоний Аррий Антонин.

В темноте Викс расплылся в ухмылке, однако Тит успел заметить, как блеснули его зубы.

– И как тебя угораздило, трибун, заполучить такое имечко?

– Тит – это в честь отца, – пояснил Тит, и тотчас поймал себя на том, что такой разговор с простым солдатом не пристал трибуну. Между легионерами и офицерами должна соблюдаться дистанция. Однако дождливой ночью в Германии, когда по затылку стекает кровь, а сапоги обоих одинаково вязнут в грязи, строгий армейский этикет утратил всякий смысл. – Аврелий потому, что это наше родовое имя, Аврелии. Фульв потому, что это было второе имя моего отца. Из-за этого нас частенько путали. Бойоний – это в честь богатого дядюшки, который, как надеялась мой мать, в благодарность мог оставить мне немного денег. Антонин – это тоже родовое имя. Аррий – считается, что это имя досталось мне по материнской линии. Хотя лично я склонен думать, что просто мой отец был большим любителем гладиаторских игр. Не знаю, доводилось ли тебе слышать о нем, но когда-то был в Риме известный гладиатор, Арий Варвар.

Викс издал короткий смешок.

– В чем дело? – Тит вопросительно посмотрел на своего спутника. Они уже миновали поворот дороги и приближались к лагерю.

– Ничего, трибун, – так же с усмешкой произнес Викс. – Может, как-нибудь я тебе расскажу. А пока мне нужно доложить о своем возвращении центуриону. А ты давай, ступай в палатку. Ведь мы, между прочим, если ты еще не заметил, вымокли до нитки.

Викс

Следующее утро выдалось ясным и словно омытым ночным дождем. С первыми лучами солнца мы сели на своих лошадей. Трибун Шести Имен ехал впереди, вместе с центурионом и опционом. Он внушительно смотрелся в красном плаще и шлеме с пышным плюмажем. Я решил, что наш удивительно откровенный разговор накануне ночью с наступлением утра был забыт, а ему на смену пришел заведенный порядок вещей. Однако не успели мы проехать и полмили, как он обернулся в седле и подозвал меня, чтобы я ехал справа от него. Для своего роста он был очень худ, а его доспехи скрипели, ибо были новыми. А вот лицо его выражало добросердечие.

– Наш вчерашний разговор вызвал у меня интерес, – произнес он слегка напыщенно. – Как сказал Сенека, «когда мы среди людей, давайте будем людьми», а хорошая беседа – это в высшей степени человечное искусство. Тем более, в такой варварской стране, как эта.

Я постарался подавить улыбку. «Ага, – подумал я, – а тебе, оказывается, одиноко». Трибуны обычно держались вместе, потому что в них, по правде сказать, особой необходимости не было. А наш Трибун Шести Имен уже несколько недель находился в пути, и ему было не с кем переброситься даже словом. Неудивительно, что он сделал вид, будто не заметил неодобрительный взгляд, которым одарил его центурион. Вместо этого, он попробовал выудить у меня подробности моей истории.

Мы ехали с ним рядом, полной грудью вдыхая свежий, омытый дождем воздух – как два товарища-легионера в военном походе. Лошадиные копыта ритмично стучали по дороге. Повсюду стоял густой запах влажной земли и осенних листьев, которые еще не успели слететь с деревьев.

– То есть ты приехал из самой Британии, чтобы вступить в этот легион? – удивился он, выслушав мою, не совсем полную историю. Признаюсь честно, самые интересные ее части я предпочел опустить. Например, умолчал о том, как участвовал в убийстве императоров, о своих поединках на арене цирка. Так что история вышла короткой.

– Не сочти меня грубым, но во имя богов, почему?

– Я сам не раз задавал себе тот же вопрос.

Особенно в первый год, когда меня без конца ощупывали, взвешивали, измеряли вечно недовольные вербовщики, или когда я был вынужден участвовать в бесконечных упражнениях с мечом, хотя овладел им еще лет в восемь, или когда, стиснув зубы, слушал, как орет на меня центурион: «Ты, вонючий гладиатор!» И знаете, что я вам скажу, им всем было далеко до императора Траяна по части доброты. Почему я вступил в этот легион? Мне было двадцать. Сейчас двадцать пять. И я до сих пор не знаю. Зато за эти годы я возмужал. Мою спину украшают шрамы, следы розог, которые я получил пару раз. Теперь я не прочь удостоиться новых, но только уж на груди, и пусть это будут следы боевых ранений. У меня были друзья, которых правильнее было бы назвать братьями, и гарнизон, который я мог назвать своим домом. Вот так я стал римским солдатом. Теперь я Верцингеторикс, солдат Десятого легиона, но даже теперь я стискиваю зубы, стоит мне подумать о том, как права была Сабина, что это изначально было мое место.

– Этому есть причина, – ответил я в конце концов, и это все, что я мог сказать.

– Да, это надо же! На такую прорву лет застрять в Германии! – посочувствовал трибун. – Лично я надеялся попасть в Африку. Там жарко, и, самое главное, спокойно.

– Или в Египет, – поддакнул я. – Я слышал, что там круглый год солнце. А еще там текут великие реки, высятся огромные храмы, а местные женщины красят глаза.

Впрочем, они вряд ли так же хороши, как та девчонка, что ждала меня в Моге – вот она точно была красавицей. Да и вообще какой толк травить себе душу, мечтая об Африке или Египте и о других жарких странах, если твой гарнизон стоит на севере и, похоже, тебе торчать в нем еще лет двадцать?

Кстати, здесь, в Германии, тоже бывает жарко, пусть не в смысле погоды, а жарких схваток. Любой, у кого есть глаза, прекрасно это знает. Я не собирался всю свою жизнь провести в легионерах, но в Римской армии дослужиться до высокого ранга можно лишь в двух случаях: если у вас есть влиятельные родственники, или если вы покрыли себя славой в бою. По части родственников у меня слабовато, а вот по части славы…

Мой норовистый конь неожиданно отскочил в сторону, не желая переходить лужу, и я, замечтавшись, едва не вылетел из седла. Меня спасло лишь то, что я в последний миг, осыпав его проклятиями, уцепился за луку.

– Ну разве не мерзавец, – посочувствовал мне ехавший рядом патриций. – Попробуй просунуть мыски сапог под подпругу. Так надежнее.

– Я не пользуюсь любовью у лошадей, – пошутил я, выпрямляясь в седле. – И вообще что в них хорошего? Подойти спереди – того гляди укусит, сзади – вляпаешься в навоз. И в любом случае так и норовит лягнуть.

– Да, наездник из тебя никакой, – усмехнулся опцион. – Нашего Викса сбросил бы даже Троянский конь.

Я смерил его сердитым взглядом. В нашем легионе опционов не жаловали. А ведь опцион имелся у каждого центуриона, ведь какой центурион без заместителя. И все как один были страшными придирами и любили задирать нос. Я же постоянно думал о том, как мне дослужиться до центуриона, миновав при этом должность его заместителя. Впрочем, даже спустя пять лет моей службы в Десятом мне не светило даже стать опционом.