Академия воровского дозора - Евгений Сухов

Впрочем, у этой картины имелась еще одна особенность – ее стоимость составляла около полутора миллионов евро. И это была далеко не рыночная цена.

– Ты знаешь, сколько стоит эта картина?

Дмитрий с любопытством посмотрел на полотно, после чего перевел удивленный взгляд на Хабакова:

– Ты думаешь, что эта мазня может кого-то заинтересовать?

– Это картина Ван Дейка, – ответил Арсений и, уяснив, что имя мастера фламандской живописи мало что говорит другу, добавил: – Эта картина стоит где-то около полутора миллионов евро!

– Вот оно что, – уважительно протянул подполковник. – А так и не скажешь. Где же ты раньше-то был? Глядишь, и заработали бы… Разделили бы деньжата на весь отдел. Хорошая прибавка к жалованью получилась бы. Теперь уже не получится. Ха-ха!

– Мы эту картину по всей Европе ищем, а она в твоем отделе висит. А где другая картина? Тоже на стенке, что ли?

Приготовления к обеду были завершены. Огромным столовым ножом капитан смахивал с доски на большое стеклянное блюдо мелко нарезанную колбасу.

– А она у капитана, – произнес Карасев, показав на Завьялова, держащего в руках толстую доску. Расценив недоумение Арсения по-своему, он быстро добавил: – Дерево хорошее, толстое, в качестве разделочной доски самое то!

Арсений подошел к Завьялову и аккуратно забрал у него доску. Перевернув, увидел картину Якопо Беллини «Даная и Ангел». Сам художник считал, что именно эта картина была вершиной его мастерства, и, по мнению специалистов, он не ошибался. Лик Данаи, запечатленный средневековым мастером, продолжал оставаться одухотворенным и волновал так же сильно, как и много веков назад. На него хотелось смотреть, совершенно забывая о времени. С тыльной стороны доски было несколько продольных порезов от острого ножа, но шедевр Беллини с честью выдержал испытание. Вряд ли художник мог представить, что когда-нибудь доску, на которой был нарисован божественный лик, будут использовать в качестве разделочной доски.

– Колбаса-то хоть хорошая? – хмыкнул Хабаков, продолжая осматривать доску со всех сторон. Пожалуй, Феоктистова не стоит посвящать в детали розыскных мероприятий и говорить о том, в каком качестве использовали одну из его любимых картин. Сердце коллекционера может не выдержать.

– Колбаса что надо, товарищ майор, – немного смутившись, отозвался Завьялов. – Может, хотите попробовать?

– Как-нибудь в другой раз. Картины я у вас забираю.

– Забирай, – легко согласился подполковник. – Тем более что хозяин отыскался.

– Представляю, как он будет рад, – заметил Арсений, пряча холсты, и, попрощавшись со всеми, покинул отделение Северного округа.

Удивительно, но Петрушев проживал по старому адресу. На звонок открыл сразу, не ожидая неприятностей, и удивленно застыл в проеме. Время, прошедшее вне службы, значительно сказалось на его фигуре: он раздобрел, кожа на скулах отвисла книзу, образовав второй подбородок, а из-под белой майки, туго сидевшей на его теле, выпирал кругленький живот. В маленьких заплывающих глазах промелькнула тревога, которая тотчас сменилась холодным безразличием.

– Петрушев Николай Миронович? – спросил майор Хабаков, готовый к возможным неожиданностям.

Николай Петрушев повел себя дисциплинированно, даже слегка отстранился от двери, тем самым демонстрируя свободные ладони.

– Он самый. А кто вы, собственно, будете? Хотя, кажется, я догадываюсь. Есть в вашей внешности нечто специфическое.

Раскрыв удостоверение, Арсений представился:

– Майор Хабаков, Следственный отдел. Разрешите пройти? Мы бы хотели задать вам пару вопросов.

– Пару вопросов… – скривился Петрушев. – Ну-ну, конечно. Даже не верится, что когда-то я говорил то же самое. Только после этих самых вопросов мы оставляли задержанных эдак лет на пятнадцать! Так в чем там дело? Я никого не убивал, никого не насиловал, сразу хочу сказать.

– Мы удовлетворим ваше любопытство через несколько минут, – хмыкнул Хабаков.

Вздохнув, Петрушев прошел в комнату.

– Хотя чего я с вами спорю, вы всего лишь исполнители. Решают другие. Я сейчас оденусь.

– Вот это правильно.

Арсений вместе с двумя оперативниками прошел следом, стараясь не выпускать Петрушева из вида. Кто его знает, как может повести себя этот ненормальный! Обошлось без сцен и стенаний. Петрушев поднял со спинки стула рубашку, напялил ее на себя, тщательно застегнулся на все пуговицы. Буркнув под нос что-то невеселое, посмотрел на Хабакова, опиравшегося плечом о косяк, и медленно, как бывает с человеком, которому некуда спешить, влез в брюки.

– Все, потопали, – сказал Арсений и заторопился к выходу.

За ним, в сопровождении оперативников, двинулся Петрушев.

Феоктистов пришел в отдел сразу, как только майор Хабаков сообщил об обнаруженных картинах. Выглядел он возбужденным, разговаривал громко, не к месту улыбался.

– Так где же они, Арсений Юрьевич? Показывайте!

– Вы присядьте, – мягко попросил майор.

– Знаете, я просто бежал через весь город, как семнадцатилетний мальчишка! Думал, что не доживу до такого дня. Ну, покажите же мне их!

Хабаков открыл шкаф и поочередно вытащил из него две картины.

– Боже мой! – не удержавшись, всплеснул Феоктистов руками. – Ван Дейк… – Он осторожно принял полотно, внимательно осмотрел со всех сторон, отставил в сторону и взял доску. – Это же Якопо Беллини! Даже не знаю, как вас благодарить!

– Благодарить не нужно, – улыбнулся Арсений. – Эта наша работа. Напишите расписку в получении, на том и порешим.

– Где же вы их нашли? – никак не мог успокоиться коллекционер.

– Представляете, в отделении полиции. Картина Ван Дейка висела на стене и закрывала кусок незакрашенной стены.

– А доска? Лежала на кухонном столе? – подозрительно спросил Феоктистов.

– Совсем нет… Хранилась в чулане. Никто из оперативников даже и не подозревал, сколько могут стоить эти картины.

Взгляд Феоктистова малость оттаял. Картина, исполненная на доске, пребывала в хорошем состоянии, а несколько порезов на обратной стороне совершенно не отразятся на ее ценности.

– Вот что значит… люди, далекие от искусства. – Смахнув с доски налипший сор, он добавил, заставив Хабакова улыбнуться: – Я бы совсем не удивился, если вы сказали бы, что на этой доске резали хлеб или, скажем… колбасу.

– Кхм… Кхм… – поперхнулся Хабаков. – Слава богу, что до этого не дошло. Но у меня к вам будет еще одна просьба. Вы говорили, что запомнили грабителей по голосам, так?

– Совершенно верно, – охотно отозвался Феоктистов. – Их четверо было. У одного голос хрип-ловатый, как у человека, который много курит. У другого, наоборот, звонкий. Мне показалось, что он принадлежал человеку довольно молодому. Третий голос – злой, именно этот меня бил. Я его сразу узнаю… Четвертый был в возрасте, он подошел попозже…