Блю из Уайт-сити - Тим Лотт

Припев заканчивался словами, совпадающими с названием: «МЕНЯ ЭТО ДОСТАЛО».

На оригинал было не очень похоже, но и этого хватило с лихвой; класс взорвался от смеха, ножом вонзившегося в сердце Тони. Последние слова припева Койнанж произнес с явной угрозой, что добавило эмоционального эффекта всему представлению. Взрыв хохота нейтрализовал строптивого ученика, как и рассчитывал Койнанж. Но нейтрализовал временно — Тони просто затаился, лелея свою ярость. И поклялся отомстить. Его ленивые глаза стали еще холоднее.

Это случилось в один из четвергов, во время спаренного урока. Все было заранее спланировано. Я знаю точно, потому что мы с Колином слышали, как перед уроком Тони хвастался, что «достанет» Койнанжа.

— Этот высокомерный придурок у меня попляшет. Вот увидите. В следующий раз он крепко подумает, стоит ли со мной связываться. Уже через час он забудет, как его зовут.

Передо мной он не хвастался — мы с Колином были не его круга, слишком мелкая рыбешка. Но он заметил, что я все слышал, и посмотрел на меня леденящим взглядом, подразумевавшим очевидную угрозу.

В тот день на уроке Койнанжа обсуждалась тема «Есть ли душа у животных?». «Годолфин-Грэмэ» была либеральной школой, а потому богословский курс мы изучали весьма условно. Наши уроки богословия превращались в дискуссионный клуб, где можно было беседовать обо всем на свете. В начале восьмидесятых особой популярностью пользовалась экологическая тематика, включая вопросы прав животных. Тема урока была объявлена заранее, именно поэтому, я думаю, Тони так тщательно все спланировал.

Первым делом Койнанж, как всегда, навел порядок в классе. Две девчонки болтали. Койнанж хранил молчание, выразительно глядя на нарушительниц. Этого было достаточно. Его внутренняя сила заставляла краснеть любого, на ком он останавливал пристальный взгляд. Часто объектом его внимания был Тони, подтверждающий свой статус вожака. В этот раз он, однако, сидел тихо.

Урок начался. Койнанж, несмотря на приверженность к дисциплине, был сторонником современных методов преподавания: он не просто читал с кафедры проповедь застывшим, безучастным детям, а старался вовлечь их в обсуждение.

На это Тони и рассчитывал. Уставившись своими ленивыми глазами на Койнанжа, он сидел и ждал. Койнанж начал урок цитатой из Библии, потом прочел небольшой отрывок из манифеста Фронта освобождения животных. Класс терпеливо слушал, зная, что прелюдия будет недолгой. Затем Койнанж отложил книги и посмотрел на учеников.

— Итак. Что бы мы могли сказать по этому поводу? Какие аспекты нам следует затронуть? Кто-нибудь хочет высказаться?

Рука Тони тут же взметнулась вверх. Уже это могло вызвать подозрение: обычно Тони все делал неторопливо. Но Койнанж подвоха не почувствовал.

— Тони. Va bene. Come sta?[31]

— Сэр, а у вас есть домашние животные?

Это был ловкий ход: с одной стороны, полная наивность, с другой — абсолютная предсказуемость реакции Койнанжа. В отличие от других учителей Койнанж тщательно скрывал подробности своей личной жизни, опасаясь, что ничтожная деталь может быть взята на вооружение неутомимыми подростками. Тони знал это и ожидал, что ответа на вопрос не последует — так и произошло.

— Вас это не касается, синьор Диамонте. Моя личная жизнь — не предмет для обсуждения. Capiche?[32]Однако направление мысли верное. Как вы считаете, обладают ли животные индивидуальностью? Способны ли они думать? Чувствовать? Короче говоря, способны ли они понять нас? У кого из вас есть домашние животные?

Четырнадцать человек из тридцати подняли руку. Я — нет, хотя у нас дома было две кошки. Я привык держать руки на парте, потому что к тому времени понял: ум и желание учиться, особенно если на тебе уже стоит отметина изгоя, надо скрывать, причем скрывать тщательнее, чем глупость. Подавляющая серая масса троечников ненавидела и то, и другое.

Тони тоже выразил желание ответить, однако его рука походила на вялый приспущенный флаг, поднятый, но не особенно стремящийся привлечь к себе внимание. Койнанж спросил нескольких учеников, поведавших классу про своих рыбок, кошек и хомячков.

Неожиданно осмелевший Колин рассказал про кролика, которого мама подарила ему на Новый год. Но голос его звучал слишком тихо, чтобы все могли услышать, и пока он говорил, рука Тони продолжала тянуться вверх, по-прежнему без особого энтузиазма. Он выглядел как ученик, которому абсолютно безразлично, вызовут его или нет. Тем не менее, поскольку сидел он — специально? — на одной из первых парт, Койнанж в конце концов его вызвал.

— А у тебя, Диамонте, есть домашнее животное?

— Собака. Лабрадор. Мы его взяли, когда я был еще маленьким.

— Собака. Очень хорошо. Принято считать, что собаки обладают индивидуальностью. Они общаются почти как люди: умеют тосковать, любить, у них есть даже чувство юмора. Но может быть, мы всего лишь проецируем наши чувства на животных? Может быть, мы просто очеловечиваем этих… этих…

— Эту бессловесную скотину, сэр?

— Это, пожалуй, чересчур. Взять, к примеру, твою собаку. Наверняка ты так о ней не думаешь…

— Напротив, сэр. Это очень глупая собака. Она считает себя умной, а на самом деле глупая. Она не слушается ни одной команды. Да к тому же грязная. И гадит на ковер.

Раздались смешки. Но Тони даже не улыбнулся. Койнанж поднял руку, и смех стих.

— Весьма странная собака, судя по твоему рассказу.

— В том-то и дело, сэр. Ее надо усыпить. Она никуда не годится.

Тони сказал это совершенно серьезно. Койнанж был явно удивлен: ведь все дети рассыпались в похвалах своим любимцам. Класс затих. Появилось странное ощущение, что разговор пошел не по тому пути, который был предложен Койнанжем. Учитель пребывал в некоторой растерянности, пытаясь понять, не стоит ли за этим какая каверза.

— Разве так можно? Избавляться от домашних животных? Ты ведь привязался к… как ее зовут?

Именно этого момента Тони ждал. Точнее, сам его подстроил. Но даже сейчас он продолжал действовать по намеченному плану — его изощренный ум все рассчитал заранее. Наступила долгая пауза.

— Я не знаю, сэр.

Койнанж разозлился, решив, что его разыгрывают, издеваются над ним. Но он не был достаточно умен для того, чтобы понять, какую игру затеял Тони.

— Не валяй дурака. Как может быть, что ты не знаешь кличку собственной собаки?

— Я… я просто не хочу говорить, сэр. Это… это секрет.

Разъяренный Койнанж подошел к парте Тони и, нависая над ним, пустил в ход свой итальянский номер с Джо Дольче.

— «МЕНЯ ЭТО ДОСТАЛО».

Затем начал тыкать в Тони пальцем, сначала легонько, потом все сильнее.