Чёртовы свечи - Александр Ступин

В день отъезда я шёл на вокзал радостный и счастливый: с новым рюкзаком за спиной и со своей псиной на поводке. На вокзале члены университетской археологической экспедиции уже грузились в вагон, когда подошли мы с Витимом, так звали пса. Надо заметить, что пёс мой был полукровок: по линии маменьки он был боксёр, а по линии папеньки — доберман. От маменьки ему досталась полуквадратная морда с близко поставленными круглыми грустными глазами, брыли и выдвинутая вперёд нижняя челюсть с выглядывающими клыками. От папеньки — высокий рост и сухое мускулистое тело.

— Это что же, ваш «щеночек»? — изумился профессор, увидев мощное тело подростка-боксёра.

— Щеночек. Он ещё совсем маленький, — ответил я упавшим голосом. «Не разрешит». Но Витим, а боксёры, надо сказать, быстро оценивают сложность ситуации, не оскалился, а заюлил тазом, на котором торчал холмик хвоста, дёрнул поводок и, дотянувшись до руки начальника экспедиции Матющенко, облизал её.

— Ну заходите в вагон, — разрешил растроганный Владимир Иванович.

— Вот подхалим-то, — провожали нас взглядами мои однокурсницы.

Таким образом, в состав экспедиции совершенно случайно попадает здоровенная псина породы, о которой в народе сложились легенды: страшная, злобная и опасная.

Добирались мы с Витимом… нелегко — в нерабочем тамбуре, то есть там, где не производилась посадка-высадка пассажиров. Так гласили правила перевозки животных, запрещавшие везти собаку в купе. Обычно на время поездки этот тамбур превращается в курилку. Витим быстро урегулировал этот вопрос. Первые же курильщики удалились, когда он внимательно посмотрел им в глаза и сглотнул выбежавшую слюну.

В Новосибирске на речном вокзале мы отоспались на куче палаток и рюкзаков. На теплоходе в каюты нас тоже не пустили, определив место на корме, под открытым небом. Но я только обрадовался, развернул спальный мешок на палубе и вытянулся с огромным наслаждением: Обь, берега, покрытые лесочками, заходящее солнце… Я не заметил, как уснул.

Утром теплоход причалил к берегу возле деревни Еловка Томской области. Лагерь мы разбили в лесу, в километре от деревни поближе к раскопу. Лес ожил: зелёные палатки между берёз, столы под навесом, тридцать студентов, всюду порядок и чистота. Деревенские жители, навещавшие нас, удивлялись: «Не туристы, мусор не разбрасывают».

Поле, где мы копали в поисках следов древних жителей, ранее засевалось табаком, а ещё раньше здесь жили немецкие переселенцы из Поволжской немецкой республики. В годы войны их сюда перевезли и бросили в поле. Об этом рассказал нам профессор. Жизнь в землянках, помощи ждать неоткуда, война. Тяжело было выживать людям, особенно зимой.

Работа у нас была простая: поле разбили на квадраты, которые прокапывали, снимая раз за разом сантиметров по 10 земли. Землю на носилках относили за границу раскопа. И так весь день. Находок было мало: небольшие глиняные черепки, кости. Я не помню большего. Может, только изредка попадались большие фрагменты глиняной посуды. Так проходил рабочий день археологов, без всяких кисточек и громких открытий. Иногда кто-нибудь из нас дробил лопатой крупный черепок, тогда профессор сердился, хмурился. Было досадно, но избежать этого совсем было невозможно.

Однажды наши девицы грохнули очень большой фрагмент и, испугавшись, не стали сразу звать Матющенко. Они сложили части фрагмента, присыпали его землёй и только после этого позвали начальника экспедиции. Идёт наш ничего не подозревающий профессор по бровке раскопа и попадает ногой в то место, где предварительно был закопан артефакт. В другое-то место ему было не наступить, всё либо перекопано, либо там что-нибудь лежало или коварно сидело.

— Ох-ах, — сокрушаются наши девицы. — Что ж вы, Владимир Иванович, такой изумительный предмет был…

— Да, — собирает обломки Владимир Иванович. — Жалко-то как. Пойду склеивать.

— Ещё как жалко, — доигрывают сценку студенточки. — А теперь ещё и склеивать…

— Да сам я и склею, — уже начинал оправдываться профессор.

Так мы и перекапывали поле, где за сотни лет сменились народы несколько раз.

В Еловке наш приезд скрасил однообразную сельскую жизнь. К нам приходили сельчане, взрослые и дети, знакомились, слушали рассказы о древних жителях, рассматривали находки и хитро поглядывали друг на друга: не могли они поверить, что тридцать человек с утра до вечера перекидывают землю ради сотни старых глиняных черепков. И по деревне поползли слухи один невероятнее другого.

— Утром-то Маньку на улицу выгнала. На берег вышла, а там профессор у воды сидит. Вот такой кинжал в реке отмывает. Ручка у него золотая, и бриллиант на конце, ножны все золотые и тоже всё камнями драгоценными усыпаны.

— Да что ты, правда, что ли?

— Ну что я, бабы, врать, что ли, буду? Когда я врала-то вам? Вы пса с охранником ихнего видели? Ясно, что золото копают. Вон, Федька пастух мимо проехать хотел, коров отгонял. Так их пёс-волкодав чуть его вместе с жеребцом и коровами не сожрал, еле отбился, говорит.

— Я тоже слыхала, что золото они нашли, которое татары тут закопали. В глиняных кувшинах золотые монеты и украшения разные. В Омск отправляли вчера на теплоходе. Вначале пёс их с охранником прошёл, всё проверили, а потом уж ящики выносили. Богатства ужас сколько. Из Омска в Москву повезут — миллионы. Всё в музей.

К слову сказать, Витим от лесной жизни сильно изменился: мускулы его стали резко выделяться под шкурой, полуква-дратная морда стала ещё больше, выглядела она действительно свирепо, потому что щёки-брыли отвисли и изо рта постоянно свисали ниточки слюны. Щенячьи повадки ушли, и вместо глупого подросткового проявляться стало природное бойцовское.

Однажды к лагерю приблизилось стадо коров. Боксёры по природе очень любопытные, вот и сунулся Витим к ним поближе познакомиться. Коровы в зарослях кустарника скрылись. Пёс за ними. Слышу я вначале удар «шлёп», а потом вижу, как над кустами воспарило тело моего пса и «шмяк» оземь. Несколько секунд он лежал на земле замертво, в нокауте, а потом поднялся на ноги, постоял, пошатываясь, несколько секунд, отряхнулся и опять в кусты. Коровы, судя по шуму и треску, испугались его ярости и бросились врассыпную. А пастух, который пригнал коров пастись возле нашего лагеря, был верхом на лошади и, увидев, как коровы разбегаются по лесу, разозлился и огрел Витима плетью по спине. Пёс присел от боли, кровавая полоса проступила на рыжей шкуре, но это его не остановило — он буквально озверел. Только теперь боксёр стал атаковать и коров, и лошадь пастуха чуть спереди и сбоку, чтобы не получить удар копытом или плетью. Коровы разбежались по лесу в разные стороны, а лошадь с испугу понесла пастуха по дороге, да так, что он не смог её остановить до деревни. Как от такого зрелища слухам не появиться?

Угли в костре догорали и светились тёмно-красным светом.

Надо бы подкинуть ещё, но сил подняться не было. Я успел подумать: «Если найду силы встать, то упаду как-нибудь на земле неловко… Как бы не в костёр… Уж лучше остаться, остаться… Чуть-чуть поспать. Нет сил даже думать», и потерял себя.