Это дикое сердце - Джоанна Линдсей

Гнев и разочарование охватили Кортни. Сев, она долго смотрела на Чандоса, пока он одевался, расседлывал Шуафута и скидывал на землю свою походную постель. Как он порой холоден и бесчувствен!

Они проезжали от двадцати пяти до тридцати миль в день, и все же у Кортни не появились те ужасные волдыри, которые ей предрекала Матти. Но сегодня она была уверена, что без волдырей не обошлось. Чандос ехал быстро, стараясь наверстать упущенное время, и Кортни подозревала, что отчасти он делает это ей назло.

Казалось, он старался изо всех сил создать ей как можно больше неудобств. Это началось с самого утра. Едва она проснулась, он велел ей быстро встать и сразу усадил в седло. Теперь впереди ехала она, и это было самым неудобным.

В конце дня они добрались до своего привала и увидели там трех своих лошадей, явно сытых, и пылающий костер. Не мог же он гореть здесь со вчерашнего утра! Чандос пронзительно свистнул, и десять минут спустя появился индеец.

Прыгающий Волк был не слишком высок, но команчи славились не ростом, а замечательным умением ездить верхом. На нем была старая военная рубашка, низко подпоясанная ремнем с карабинами. Мокасины доходили до начала икр, на ногах болтались короткие, до колен, широкие штаны. Блестящие черные волосы свободно спадали на плечи длинными прядями. На темном широком лице выделялись иссиня-черные глаза. Он был молод и широкоплеч. Прыгающий Волк держал в руках винтовку.

Когда он вышел на поляну, Кортни замерла. Мужчины приветствовали друг друга и уселись на корточки у огня для разговора. Говорили они на языке команчей.

Они подчеркнуто не обращали внимания на Кортни, но из-за них она не могла подойти к костру и заняться обедом. Поэтому она решила пока посмотреть, не пропало ли что-либо из ее вещей. Однако все было на месте.

Вскоре Прыгающий Волк ушел, окинув ее на прощание таким же оценивающим взглядом, долгим и внимательным, каким посмотрел на нее, выходя к привалу. Но теперь в его взгляде не было тревожной настороженности, и Кортни могла бы поклясться, что Прыгающий Волк почти улыбался.

Он сказал ей что-то, но не стал ждать, пока Чандос переведет его слова. Когда он ушел, Чандос опять опустился на корточки у костра, пожевывая травинку и глядя на деревья, за которыми исчез его друг.

Решив, что Чандос не переведет ей слова Прыгающего Волка, Кортни пошла за продуктами для ужина.

Когда она принесла к огню все те же бобы, вяленую говядину и сухое печенье, Чандос наконец посмотрел на нее.

— Я хочу, чтобы ты сожгла эту блузку, — сказал он.

Кортни удивилась, но промолчала.

— Ты хочешь печенье или клецки?

— Сожги ее, Кошачьи Глазки.

Он смотрел на глубокий треугольный вырез, заканчивавшийся снизу узлом, которым она связала обрывки блузки. Под ней была рваная сорочка, надетая задом наперед, чтобы разорванное место пришлось на спину. Но все равно сорочка едва прикрывала груди.

— Твой друг сказал что-то насчет моей блузки?

— Это не имеет значения.

— Я сменю блузку, если тебе так уж этого хочется.

— Иди и смени, а потом принеси ее…

— Нет, не принесу! — Да что это с ним такое, в самом деле? — Зачем сжигать эту блузку, если ее можно просто зашить? Я же зашила ту, другую… — Кортни замолчала и прищурилась. — А-а, понимаю! Если ты порвал мне блузку, это нормально и ее можно носить, но когда другой сделал то же самое, ты хочешь, чтобы я ее сожгла. Я права, все дело в этом?

Глаза его загорелись, и гнев Кортни вдруг остыл. Его ярость убедила девушку в том, что он ревновал ее, желал обладать ею один. Значит, она небезразлична ему! Она решила исполнить его просьбу.

Достав из саквояжа кораллово-розовую блузку, Кортни зашла за дерево переодеться. Вернувшись через несколько минут, она бросила рваную белую блузку в костер. Пламя в считанные секунды слизнуло тонкий шелк. Пепел плавно взмыл над огнем и исчез, подхваченный ветром.

Чандос все так же хмуро смотрел в огонь.

— Что мне сказал твой друг? — наконец спросила Кортни.

— Он говорил не тебе.

— Но смотрел на меня.

— Он говорил о тебе.

— И что же он сказал?

В наступившей тишине было слышно лишь легкое потрескивание костра.

— Он похвалил твою смелость, — наконец ответил он.

Кортни, удивленно округлила глаза, но Чандос не заметил этого. Он встал и ушел с поляны, направившись к реке. Она вздохнула, не уверенная в том, что он сказал ей правду.

Чандос и в самом деле не совсем точно передал ей слова Прыгающего Волка, который сказал:

"Твоя женщина стала смелее. Хорошо, если ты решишь оставить ее себе».

Черт побери, он и сам знал, что она стала смелее, но от этого ничего не менялось. Она по-прежнему желала и заслуживала того, чего Чандос никогда не сможет ей дать, а значит, он не имеет права оставить ее себе. И все-таки, когда Прыгающий Волк назвал Кортни «его женщиной», Чандосу показалось, что друг прав. Нет, к черту ее, к черту эти Кошачьи Глазки!

Скорее бы закончилась их поездка! А еще лучше, если бы она вообще не начиналась. Ему предстоит вытерпеть еще две недели адских мук рядом с этой женщиной. Одно хорошо: она дала ему повод больше не притрагиваться к ней, упомянув про беременность. Конечно, это не значило, что он перестал хотеть ее…

Чандос боялся. С того дня, как он взял ее с собой в Техас, его не отпускал этот страх, которого Чандос не испытывал уже четыре года, — страх потерять близкого человека.

Мысли об этом еще больше огорчили Чандоса, и он стал думать об Уэйде Смите и о том, что сделает с ним, когда найдет его. Эти мысли тоже расстраивали его, но в этом не было ничего необычного: мерзавец слишком часто уходил из-под самого его носа. Может, в техасском Парисе удастся наконец поставить точку в этом многолетнем деле?

Чандос провел беспокойную ночь, размышляя о невеселых вещах.

За два дня до Париса Кортни растянула ногу. Все это было очень глупо. Она неловко наступила на большой камень, и если бы на ней не было сапог, все обстояло бы еще хуже.

Нога так быстро распухла, что она с трудом стянула сапог и больше не могла надеть его. Боль затихала, только когда нога была в покое. Но о том, чтобы отложить поездку, не могло быть и речи. Если бы Чандос и предложил такое, она отказалась бы.

Когда это случилось, Чандос переменился. Теперь он проявлял невероятную заботливость, словно стараясь отплатить Кортни за то, что она выходила его после укуса змеи.

Как человек независимый, он, вероятно, тяготился ее помощью и сейчас с радостью отдавал долг: сам готовил еду, кормил четырех лошадей, сделал Кортни костыль из прочной палки, подсаживал на лошадь и снимал с нее. Мало того, он ехал гораздо медленнее, так что они успевали покрыть лишь треть того расстояния, которое проезжали прежде.