Жена Аида - Алина Ланская

Где- то извне раздался какой-то звук, не сразу поняла, что это покашливание. Герман медленно меня отпустил, но взгляда не отвел. В черных глазах искрился свет.

— Вижу, у вас все хорошо, ребята, — нервно усмехнулась Диана и вцепилась в пирожное, которое на тарелке принес официант.

Герман не ответил, я засмущалась и позволила себе уткнуться лбом в его шею. И тут же ощутила его губы на своей макушке.

— Ладно, я, пожалуй, пойду, — голос Дианы заглушил скрип отодвигаемого стула. — В общем, я рада за вас. Созвонимся, Кора!

Герман по-прежнему обнимал меня, Диана не решилась подойти ко мне и поцеловать на прощание. Я лишь беспомощно наблюдала, как она положила на стол купюру и рванула на всей скорости к выходу.

— Сбежала, — я грустно вздохнула. — Но так здорово, что мы встретились, жаль, что мало.

Герман явно не разделял мои чувства.

— Сообразила, что надо уходить. Не дура.

Я легонько отпихнула от себя этого правдоруба.

— Мне кажется, ей было неловко от нашего поцелуя. Я не хотела ее смущать.

— А тебе? Было неловко?

Наверное, я никогда не научусь спокойно выдерживать его взгляд. Может, не так боюсь как раньше, но мурашки по спине каждый раз бегают.

— Неловко? Нет… Просто неожиданно.

Я схватилась за чашку с остывшим американо как будто в ней было мое спасение.

— Я хотел, чтобы она ушла, — равнодушно произнес Герман. — Не буду тебя ни с кем делить, даже с твоей бойкой подружкой.

— И не дели, — я набралась храбрости и смело посмотрела в его черные глаза.

— Твой человек, значит, — тихо прошептал он мне на ухо, когда я уже думала, что он не станет говорить о моем признании. — Любишь меня?

Если б могла, трусливо сбежала бы, не раздумывая. Только бы не сгорать под его взглядом.

— Так любишь? — он ждал и я по глазам его поняла, что будет ждать моего ответа. Измором возьмет, но вырвет признание. На языке крутилась детская отмазка: «А ты?».

— Тебя разве удивит, если я скажу «да»? — голос не слушался меня, стал сиплым и каким-то грубым. — Ты же слышал, что я сказала Диане. Да и без этого, разве не ясно?

Тугодум несчастный!

В его глазах мелькнуло… изумление, потом растерянность и… боль.

Я испугалась, когда он, не отводя взгляда, прошептал мне в губы:

— Режешь меня без ножа!

— Что? — теперь уже я растерялась. И так обидно стало — я хоть и не признавалась себе, но так надеялась на его «Я тебя люблю».

— Ты… Кора, я по-прежнему не лучший для тебя вариант. Я хочу, чтобы ты это понимала.

— Ты меня любишь? Просто скажи — да или нет. И не тебе решать, какой ты там вариант, я тут не задачки решаю, ясно?!

У меня брызнули слезы из глаз. Вот и не выдержала. Ну как так можно, а?! И если он сейчас еще скажет, что…

— Я люблю тебя, Кора.

Кора

Я тебя люблю, Кора.

Его слова как объятия убаюкивали, ласкали и… прожигали насквозь. Я не видела лица Германа, лишь темные неясные очертания — слезы застилали глаза. Не могла остановиться, из меня словно выходило все плохое, все мои сомнения, боль, переживания, моя неуверенность и мои страхи.

Я тебя люблю, Кора.

Четыре коротких слова, огромных как вселенная. Бесконечная черная вселенная с мерцающими яркими звездами.

— Тише, — Герман сгреб меня в охапку. Мне показалось, он и сам был взволнован. — Тише, малышка. Не плачь, я точно не стою твоих слез.

Он гладил меня по голове как маленького ребенка. И мне это… совсем не понравилось. Я вынырнула из его объятий, потянулась к бумажным салфеткам, лежащим на столе.

Не поднимая головы, чтобы не встречаться взглядом с Германом, я попыталась привести лицо в порядок. Наверное, я слишком суетилась, потому что очень скоро услышала напряженный голос.

— Я тебя так сильно расстроил?

— Ты стоишь всех моих слез! Ясно тебе? Всех до единой. — Я подняла на него глаза, скомкав в ладони влажную салфетку. — Не говори, пожалуйста, больше, что их не стоишь! И я давно не малышка, Герман. Ребенок на тебя до сих пор бы обижался. Ты отвергал меня и не раз. Малышка бы до сих пор сидела в Греции, а не рванула бы сюда тебя спасать, не зная даже, как ты вообще отреагируешь на мое появление.

Герман громко засмеялся. Я удивленно уставилась на него — никогда прежде я не слышала такого веселого хохота от такого мрачного и сдержанного парня.

— Как быстро меняются женщины, — наконец произнес он. — Стоит только сказать им, что любишь, как тут же оказываешься виноват во всем остальном. Прости меня. Прости за все неприятности, которые тебе доставил. И те, которые, наверняка, еще будут.

Теперь уже я крепко стиснула его в своих объятиях — на правах любимой девушки и счастливо вздохнула.

* * *

— И ты точно не полетишь с Севой в Самару? — я уже в третий раз, наверное, переспрашиваю. Никак не могу поверить, что он остался со мной, послал в лес все свои дела, и сейчас везет меня куда-то за город. В совершенно особенное, по его словам место.

— Он уже улетел без меня. Вместе с твоим отцом. Ты, кстати, не собираешься с ним повидаться?

— Нет, — после короткой паузы ответила я. Честно говоря, мне не хотелось сейчас думать о своей семье. Тот договор с папой, по которому я получила дедушкино наследство четко все прояснил между нами. — Моя семья осталась в Греции. Я не представляю, о чем говорить с папой или с Гелей. Ну разве что поздравить Аделину со скорым рождением ребенка…

Мысли от сестры невольно перекинулись на ее мужа. Я пыталась гнать их прочь, ведь что может быть важнее признания Германа в любви? Мы с ним вместе, потому что любим друг друга и он отложил все дела, чтобы провести со мной этот день. А может, и много больше… И тем не менее, что— то внутри гложило меня, не давало на все сто насладиться своим счастьем.

Даниз.

— Ты не выяснил, как Даниз и Сева появились в больнице? — осторожно спросила я, когда мы уже свернули с трассы на двухполосную дорогу. — И откуда у Аделины было то фото, ну, где ты со своей подругой? Гекатой, кажется?

Я оглянулась назад — за нами ехали две черные машины, которые теперь повсюду сопровождали Германа, еще одна ехала впереди нас. Больше никого.

— Выяснил, — коротко ответил он. — Хочешь знать подробности?

— Разумеется! Ты разговаривал с Данизом?

— И с ним тоже, — сдержанно ответил Герман. — Он случайно, по его словам, увидел меня и Катьку, когда она приезжала в Москву. Понимаешь, мои братья мало что знали о моей частной жизни, я никогда их не знакомил ни с кем, поэтому увидев меня с незнакомой женщиной, Даниз сделал несколько снимков.