Расследование - Станислав Лем

Грегори словно в землю врос. Он молчал и ждал неведомо чего.

— Нет? Значит, нет! — Сисс встал, внезапно раскашлялся, жадно глотая воздух. Потянулся, поправил ворот рубашки, который перед этим расстегнул, одернул пиджак и вышел в прихожую. Через минуту хлопнула наружная дверь.

Грегори остался один в квартире. Он мог обшарить все ящики, весь стол, он даже подошел к нему, но знал, что ничего не сделает. Он закурил и теперь ходил широким шагом от стены к стене. Он вообще не способен был размышлять. Погасил сигарету, огляделся, покачал головой и направился в переднюю. Его плащ валялся на полу. Подняв его, он увидел, что спина разорвана почти до половины, петля с клочком материала осталась на крючке. Он стоял с плащом в руках, когда зазвонил телефон. Грегори прислушался. Телефон продолжал звонить. Он вернулся в комнату, подождал, пока умолкнет сигнал, но тот не унимался. «Слишком много угрызений и слишком мало последовательности, — подумал он. — Я тряпка. Нет, не тряпка, а как он сказал? Червяк!» Он приложил трубку к уху.

— Алло?

— Это вы? Значит, все-таки… — Он узнал голос Шеппарда.

— Да, это я. Как… как вы узнали, что я здесь? — спросил Грегори. Колени у него были как ватные, только сейчас он это почувствовал.

— Где вы можете быть в двенадцать ночи, если дома вас нет? — ответил Шеппард. — Вы еще долго там пробудете? Сисс с вами рядом?

— Нет. Его нет. Его вообще нет в квартире.

— А кто дома? Сестра? — Голос Шеппарда зазвучал резче.

— Нет, вообще никого…

— Как это вы одни? Как вы туда попали? — Голос главного инспектора звучал неприязненно.

— Мы пришли вместе, но он… вышел. У нас произошла… наступило роковое столкновение, — выговорил с огромным трудом Грегори. — Я… позже, то есть завтра, когда смогу… впрочем, это не важно. Что-то случилось? Почему вы звоните?

— Да, случилось. Уильямс скончался. Вы знаете, о ком я говорю?

— Знаю.

— Он пришел в себя перед смертью и хотел дать показания. Я пытался вас разыскать, даже прибег к помощи радио.

— Я… простите, я не знал…

— Не стоит извиняться. Его показания мы записали на пленку. Я хотел бы, чтобы вы ознакомились с ними.

— Сегодня?

— А почему бы нет? Вы ждете Сисса?

— Нет, нет… я как раз собирался уходить.

— Вот и прекрасно. Вы можете прийти ко мне сейчас? Я предпочел бы не откладывать на завтра.

— Могу прийти сейчас, — произнес Грегори без энтузиазма. Он вспомнил про плащ и поспешно добавил: — Я должен только заскочить домой. Это займет полчаса.

— Хорошо. Жду!

Шеппард положил трубку. Грегори вернулся в переднюю, поднял плащ, перекинул его через плечо и сбежал по лестнице. Заглянул во двор: серого «крайслера» не было. За углом он поймал такси и поехал к «Савою», там пересел в «бьюик». Остывший двигатель долго не желал заводиться. Вслушиваясь в урчание стартера, Грегори думал только об одном: что он скажет Шеппарду?

У дома супругов Феншоу парковать машины запрещалось, но Грегори пренебрег этим. Он побежал к подъезду по мокрому асфальту, отражавшему, как зеркало, далекие огни. Довольно долго он пытался повернуть ключ в замке, пока не понял с удивлением, что парадная дверь не заперта. Такого еще никогда не бывало. Громадный холл не был погружен в темноту; он был заполнен колеблющимся полусветом, отблеск которого то угасал, то снова разгорался на сводчатом перекрытии высоко над лестницей. Грегори на цыпочках проследовал до зала с зеркалами и замер на пороге.

Там, где прежде стоял стол, находилось возвышение, покрытое коврами. По обеим его сторонам горели свечи, ряды которых отражались в угловых зеркалах. Воздух заполнял запах растаявшего стеарина, желтоватые и голубоватые язычки пламени хаотично подрагивали, одна из свечей шипела. Картина была столь неожиданная, что Грегори надолго замер, вглядываясь в пустое пространство между рядами свечей. Он медленно поднял взгляд; казалось, он считает радужные искры, вспыхивающие и исчезающие в низко висящей хрустальной люстре. Он огляделся, вокруг было пусто.

Ему предстояло пройти через зал, он двинулся вдоль стены на носках, как вор, задел ногой едва заметную, белую, тонкую, скрученную, как пружина, деревянную стружку. Возле открытых дверей он услышал приближающиеся шаги. Он заторопился в надежде, что успеет добраться до своей комнаты, избежав встречи, и тут увидел впереди, во мраке, дрожание золотых искр. Из коридора выплыла миссис Феншоу. Она двигалась медленно, на ее черное платье была наброшена лиловая шаль, украшенная золотыми цехинами, они раскачивались при каждом движении. Грегори, не зная, как поступить, хотел обойти ее, но она не уступила дороги. Шла, точно слепая, и он вынужден был податься назад. Он пятился, а она шла навстречу, словно не замечала его. Грегори споткнулся о край ковра и остановился. Они были уже среди зеркал.

— Моя жизнь! — зарыдала миссис Феншоу. — Жизнь моя! Все! Все! Его увезли! — Она подступила так близко, что Грегори ощутил на лице ее дыхание. — Он знал, что не выдержит, знал, знал и еще сегодня мне говорил! Но все было как обычно, почему так не могло продолжаться и дальше? Почему?! — повторяла она, опаляя его дыханием, пока наконец слова, произносимые с душераздирающей болью, не перестали для него что-либо значить.

— О… не знаю… правда ли… Я страшно сожалею… — беспомощно бормотал Грегори, погружаясь в какой-то абсурд, в какое-то непостижимое несчастье, в театр неожиданных событий и подлинного отчаяния. Из-под шали, в которую куталась миссис Феншоу, высунулась темная, скрюченная рука и крепко схватила его за запястье.

— Что случилось? Неужели мистер… мистер… — он не закончил. Она утвердительно закивала, беззвучно рыдая. — Ох, так внезапно, — промямлил он.

Это словно отрезвило ее. Она посмотрела на него с напряжением, пристально, почти с ненавистью.

— Нет! Не внезапно! Не внезапно! Нет! Это длилось много лет, много лет, но он постоянно отодвигал это от себя, мы вместе оттягивали, у него было все самое лучшее, что может иметь человек. Я каждую ночь массировала его, а когда ему было плохо, до рассвета держала его за руку, сидела рядом с ним, он мог оставаться один только днем, днем он не нуждался во мне, но теперь ночь, ночь!!!

Она снова страшно кричала, ее голос отзывался неестественно звонким эхом. Надломленное, искаженное, оно неслось откуда-то из глубины дома, из мрачной анфилады комнат, открывавшейся за лестницей. «Ночь…» — гремело над головой женщины. Одной рукой она судорожно вцепилась в запястье Грегори, другой колотила его в грудь. Удивленный, подавленный такой откровенностью, такой искренностью и силой отчаяния, Грегори начинал понемногу осознавать происшедшее; он молча глядел на подвижные огоньки, освещавшие пустое, устланное коврами место в центре зала.

— О Господи, Господи! О Господи! — прокричала миссис Феншоу; ее возгласы потонули в рыданиях. Слезинка блестящим светлячком упала на лацкан пиджака Грегори; он почувствовал облегчение от того, что она наконец заплакала. Вдруг миссис Феншоу затихла и удивительно спокойно, чуть всхлипывая, произнесла: — Спасибо. Простите. Идите, сударь. Идите. Вам никто не будет мешать. О, никто! Никому, никому…