Бабы строем не воюют - Елена Кузнецова

– То-то и оно, что о решении! Сам сказал: чтобы что-то решать, либо знать, либо понимать надо.

– Да не либо, а…

– Не знали, но поняли! И не тебе чета умы были! Так что исполняй их решение!

– Ты мне не указывай, баба! Если б я не исполнял, так тебя давно уж…

– Вот и ладно! То дело давнее, а сейчас я знаю и понимаю. Да не ершись ты! Одной мне не управиться, вдвоем с тобой трудиться придется, так уж сложилось. В парне этом сила великая дремлет. Не телесная – умственная. А сила, сам знаешь, и к добру, и ко злу обращается одинаково легко, да и не различишь порой… Вот… А опасность я вижу в том, что сила эта у него рассудочная, холодная, не от души и не от сердца. Ко злу такое всегда легче оборачивается.

– Не вижу я что-то в нем ничего такого…

– И я сейчас почти не вижу, неявно это пока, но сужу по прежнему разу. Там вот так и получилось, и исправлять поздно было. Так что придется нам…

– Погоди! Мать его нас не слышит?

– Нет, она сейчас вся в чадо свое ушла…

– А по-моему, слышит! Она же христианка ревностная, ее страх содеянного греха прислушиваться заставляет.

– Неужто и впрямь из ума выживаю? Крест-то с нее снять позабыла! А ты-то куда смотрел, потворник? Видишь, оплошка у меня…

– Да при чем тут крест? Ее от рождения так воспитывали, что она и без креста…

– Ох, мужи… Глянешь на иного – умны-ый, аж страшно, а приглядишься – дурак дураком!

– Но-но! Ты, баба…

– Именно, что баба! Нас порой пустяк какой-нибудь… ну к примеру, украшение новое так преображает, будто человек совсем другой, а тут крест – символ веры! А, Туробоюшка? Знаешь такое слово – символ?

– Чтоб тебя…

– Ладно, ладно, погоди чуток… Вот, сейчас засыпать начнет. Значит… о чем мы с тобой? Да! Сила холодная, рассудочная и оттого бессердечная и беспощадная. Придется нам с тобой учить его чувствам, страстям… Любви, милосердию, преданности без рассуждений, да даже и ненависти. По первости, пусть даже и с перехлестом – потом обуздывать научится, но только чувства могут противостоять рассудочности.

– Это понятно, а что получиться-то должно?

– Польза великая.

– Кхе… Польза… Для тебя или для нас?

– Для всех, Туробоюшка, для всех…

Продолжения разговора Анна не слышала – уснула, но с тех пор Аристарх стал для Анны то ли ангелом-хранителем, то ли погубителем, она и сама не ведала. И задумываться об этом не хотела. Знала только, что любое приказание старосты выполнит, не колеблясь.

И вот, сегодня Аристарх ни с того ни с сего заявился в крепость.

«И ведь не поймешь ничего по его роже, вроде и не закаменевший лик, как у Андрея, а поди догадайся! Одинаково легко и улыбнуться может, и вызвериться».

Подошла, поклонилась, поприветствовала гостя, выразив подобающую радость от его прибытия. Аристарх только прищурился:

– Здрава будь и ты, Анюта. Вот, проведать вас решил. – Он окинул оценивающим взглядом двор, отроков, замерших от усердия перед дорогим гостем (еще бы не замереть – сама матушка-боярыня ему кланяется, как старшему!), похмыкал опять чему-то и кивнул Анне: – Ну пойдем поговорим…

Да-а, не обмануло Анну предчувствие – столько всего узнала! Но начал Аристарх с того, что спросил, едва отойдя в глубь двора, где их не могли слышать стоящие у ворот отроки:

– Ну как, Анюта, тебе боярское место? Седалище еще не натерло? Ну-ка поворотись, погляжу на тебя! Вижу, опять невесть во что обрядилась.

Спорить с ним себе дороже, так что пришлось Анне рассказать, и откуда у нее новый невиданный наряд появился, и для чего он ей понадобился. Особенно старосту заинтересовала история с помостами для стрелков.

– В подробностях, значит, объясняли? – Аристарх шевельнул губами, словно произнес про себя какое-то бранное слово. – И совета спрашивали?

– Спрашивали… – По тону, которым был задан вопрос, Анна окончательно убедилась, что с этими настилами что-то не так. – Но что ж я им посоветовать-то могла?

– Вот именно, едрен дрищ! – Аристарх, похоже, уже не мог сдерживать свое раздражение. – А байку про то, как сучковы артельщики у отца Михаила спрашивали совета по строительству нужника для девок… туды вас всех растак, неужто не слыхала? Все Ратное потешается, а ты боярыней стала и забыла?

– Что-о? – Анна с трудом удержалась от того, чтобы подобно простой бабе у колодца не упереть руки в бока. – Так они надо мной так же…

– Да, едрен дрищ! Так же! – Аристарх был не просто раздражен, он с трудом сдерживал бешенство. – А ты, дурища, им развлечение продолжаешь! Тряпки, понимаешь, измыслила, чтобы им тебя по стенам способнее таскать! Чего столбом встала?! Веди куда-нибудь с глаз людских, хватит перед всеми курицей безмозглой выставляться!

Распираемая дикой смесью стыда и ярости, Анна развернулась и, сама не понимая почему, повела старосту не в какое-нибудь строение, а на стрельбище. И весь путь в спину неслось Аристархово:

– Ну бабы… драть вас не передрать… и так и сяк, и вдоль и поперек… с присвистом и прибаутками… в крапивной постели да на ежовой подушке… чтоб глаза в темноте светились…

Самым неподражаемым сквернословом в Ратном по праву считался сотник Корней, а Аристарх как раз злоязычным непотребством прославлен не был, но сейчас Анне вдруг стало понятно, что Корнеев друг детства Репейка превосходил Лисовина в сем дивном искусстве, как десятник превосходит новика: он пинал ее словами, словно сапогом под зад. То ли от этого, то ли от разгорающейся – не понять, на себя или на Аристарха – злости, которая постепенно задавливала стыд и привычную робость перед старостой, Анна все ускоряла и ускоряла шаг, а выйдя из недостроенной крепости так, что их уже не могли видеть и слышать, развернулась на каблуках и рявкнула:

– А ну хватит! Дело говори!

И сама чуть не присела от неожиданности: никогда еще таким тоном не обращалась ни к Корнею, ни к Аристарху; даже и вообразить себе такого не могла. Староста же отнесся к ее вспышке на удивление спокойно, опять непонятно усмехнулся и заговорил, вроде бы даже чем-то довольный:

– Вот и ладно. Только остановилась ты рано, нас еще дозорный с вышки видит. Так что веди себя пристойно или давай куда-нибудь за кустики зайдем.

– Вот еще! По кустам с тобой…

Анна осеклась, в очередной раз поразившись сама себе – таким задорно-язвительным голосом она отбивалась в далекой юности от заигрываний туровских шалопаев.

«Господи, да что ж он со мной творит-то! Царица Небесная, защити и надоумь…»

– А вот это не надо! – Аристарх придержал руку Анны, дернувшуюся сотворить крестное знамение. – Себя разумеешь, ясность мыслей вернулась, того и довольно. Дела наши сугубо мирские, земные и обыкновенные, незачем Их, – староста дернул бровями вверх, к небесам, – к нашей суете обращать, сами разберемся.