Еще одна станция - Кейси Маккуистон

Но требуется всего минута, чтобы скачать приложение с радио, и Огаст находит нужную станцию. Парень сухо зачитывает программу на следующие шесть часов, поэтому она пишет: «Хорошо, что дальше?»

«Просто подожди», – отвечает Джейн. «Я вспомнила еще одну песню, поэтому позвонила и попросила ее поставить».

Парень за микрофоном переключает передачу и говорит:

– А теперь запрос от девушки из Бруклина, которая хочет послушать немного олд-скульного панка, это «Любовники» от «Ранэвэйс».

Огаст откидывается назад на скамейке, звучат резкая гитара и колотящиеся ударные. Ее телефон вибрирует.

«Сегодня я вспомнила, что встречалась с девушкой в Испанском Гарлеме, которой нравилось получать куни под этот альбом! ХОХО, Джейн».

Огаст давится сэндвичем.

Это становится новым ритуалом – Джейн пишет Огаст днем и ночью: «Привет! Включи радио! С любовью, Джейн». И через несколько минут начинается песня, которую она заказала. К счастью, после первой больше почти нет песен, под которые она отлизывала девушкам.

Иногда это песни, которые Джейн только что вспомнила и захотела послушать. Однажды это «Война» Эдвина Старра, и она восторженно рассказывает Огаст о вьетнамском протесте в 75-м, где она сломала палец в драке с каким-то старым расистом, пока эта песня ревела из динамиков, и о том, как кучка парней, которые тусовались на Мотт-стрит, ходили с кофейной банкой, чтобы собрать деньги и правильно его срастить.

Но иногда это песня, которую она любит или хочет, чтобы услышала Огаст, песня с задворок ее разума или из вороха ее кассет. Майкл Болтон, хрипящий «Проводник души», или Джэм Мастер Джэй, выплевывающий «Ты заболеешь». Не важно. 90.9 поставят это, и Огаст послушает, только чтобы ощутить то, что называют «под одной луной», когда Джейн слушает то же самое в то же время, пока едет через Манхэттенский мост.

И внезапно Огаст так же привязывается к радио, как и Джейн. Если честно, это охренеть как неудобно. Она занята переживаниями по поводу того, что будет с Люси, Уинфилдом и Джерри, когда «Билли» закроют. Ей надо садиться на поезда, работать смены, догонять учебу и в одно воскресенье отвечать на объявление в «Крэйгслисте» с другого конца Бруклина.

– Пожалуйста, Уэс, – молит Огаст. У него выходной, поэтому он уже не спит, хотя заката еще не было, и пользуется своими дневными часами, чтобы рисовать на диване и стрелять в Огаст обиженными взглядами через всю квартиру. Для человека, который столь решительно настроен никогда не выражать эмоции, он может быть ужасно драматичным.

– Прости, как именно, по-твоему, мы должны притащить домой стол и целую кровать из гребаного Грейвсенда?

– Это письменный стол и односпальный матрас, – говорит ему Огаст. – Мы можем провезти их в метро.

– Я не буду тем засранцем, который везет в метро матрас.

– Люди постоянно везут в метро немыслимые вещи! Я была в «Кью» на прошлой неделе, и у кого-то было целое кресло! С держателями для стаканов, Уэс.

– Да, и этот человек был засранцем. Ты не так долго прожила в Нью-Йорке, чтобы заслужить право безнаказанно быть засранкой. Ты еще в туристической зоне.

– Я не турист. Вчера на мой ботинок забралась крыса, и я ничего не сделала. Турист смог бы так?

Уэс закатывает глаза и садится, смахивая с лица свисающую виноградную лозу.

– Я вообще-то думал, что тебе нравится минимализм.

– Нравился, – говорит Огаст. Она снимает очки, чтобы протереть их, надеясь, что размытая фигура Уэса не догадается, что это для того, чтобы не видеть чье-то лицо, когда говоришь что-то личное. – Но это было до того, как я нашла, куда стоит класть вещи.

Уэс молчит, потом вздыхает, кладя альбом на чемодан.

Он сжимает зубы.

– У Исайи есть машина.

Два часа спустя они возвращаются обратно во Флэтбуш, пока Огаст втиснута, как в тетрисе, на заднее сиденье вместе со своим новым шатким письменным столом, а односпальный матрас привязан к крыше «Фольксвагена Гольф» Исайи.

Исайя рассказывает про свою дневную работу, про инстаграмных блогеров, спрашивающих, могут ли они списать по налогам сделанные вручную короны из орхидей, и Уэс смеется – так, что у него закрыты глаза, откинута назад голова, сморщен нос. Огаст знает, что пялится. Она никогда, ни разу с того момента, как въехала, не слышала от Уэса больше, чем саркастичное хмыканье.

– У тебя там все хорошо? – спрашивает Исайя, глядя в зеркало заднего вида. Огаст вытаскивает телефон, притворяясь, что не следит за их разговором. – Хватает места для ног?

– Переживу, – говорит Огаст. – Еще раз спасибо. Ты спас мне жизнь.

– Без проблем, – говорит он. – Бывало и хуже, когда я помогал Уэсу. У него двуспальная кровать. Ее было охрененно сложно перевозить.

– Ты помогал Уэсу перевозить кровать?

– Я… – начинает Уэс.

– Она очень стильная, – продолжает Исайя. – Березовое изголовье, сочетается с его комодом. Может, он больше и не богатый парниша, но у него еще остался буржуйский вкус.

– Это не…

– Ты видел изнутри спальню Уэса? – перебивает Огаст. – Даже я не видела изнутри спальню Уэса, а я живу через стену от него.

– Да, она симпатичная! Ты ждешь, что она будет похожа на нору хоббита, но там очень мило.

– Нору хоббита? – шипит Уэс. Он хочет выглядеть возмущенным, но его рот невольно расплывается в улыбке.

О боже. Он влюблен.

У Огаст вибрирует телефон. Это Джейн, велит ей включить радио.

– Слушайте, – говорит она. – Вы не против включить радио?

– Боже, пожалуйста, – говорит Исайя, вытаскивая провод из телефона Уэса. – Если я прослушаю «Бон Ивер» еще хоть квартал, то въеду в телефонный столб.

Уэс недовольно мычит, но не возражает, когда Огаст тянется вперед, включая 90.9. Песню, которая начинает звучать, она узнает – нежное фортепиано.

«Любовь всей моей жизни» группы «Квин». О нет.

В ее плане, осознает она, был серьезный просчет. Может, она больше и не целует Джейн, но это еще хуже. Как она должна понимать, нужно ли вслушиваться в слова, когда Джейн заказывает «У меня любовь на уме»? Дорогая Натали Коул, когда ты пела строчку «Когда ты касаешься меня, я не могу сопротивляться, а ты касался меня тысячу раз», думала ли ты об озадаченной би, которая влюблена по уши? Дорогой Фредди Меркьюри, когда ты писал «Любовь всей моей жизни», ты хотел, чтобы эта песня протянулась через пространство и время в платоническом смысле или в смысле «все серьезно, твое сердце будет разбито, тебя прижмет к стене»?

– Ты уверена, что тебе хватает места? – спрашивает Исайя. – Ты выглядишь так, будто умираешь.

– Все хорошо, – хрипит Огаст, засовывая телефон обратно в карман. Если ей никак не обойтись без того, чтобы что-то чувствовать, то надо делать это хотя бы без посторонних.