Театральная история - Артур Соломонов

Иосиф небрежно махнул рукой:

– Когда это будет еще… А театр сейчас в опасности. Надо решать проблемы по мере поступления. Разве лишним будет сейчас преподнести меценату подарок? А наш Саша, наша Джульетта, может ничего и не понять. Он девушка юная, верующая в любовь.

Сильвестр внезапно, не прощаясь, вышел из кабинета, как делал всегда, когда чувствовал, что разговор исчерпан. Тихо закрыл дверь.

Иосиф, с лицом, на котором все еще отражалась обес-покоенность судьбой театра, открыл файл с доносом. Перечитал написанное.

«Нет, чего-то не хватает. Здесь нет моего искреннего возмущения. Надо создать впечатление, что оно меня переполнило и почти неконтролируемо выплеснулось в письмо. И я не сказал главного: что у меня есть план развития театра. Но тут надо как-то и скрыть волю к власти, и намекнуть, что она все-таки есть… Тонкая работа. Филигранная. Сегодня не смогу. Голова не работает. Завтра, завтра напишу вдохновенно!»

Иосиф встал из-за стола, подошел к окну и стал делать гимнастику для глаз. Глазки шныряли: вверх-влево-вниз-вправо, вверх-влево-вниз-вправо. Потом в обратном направлении: вверх-вправо-вниз-влево. И еще раз: вверх-вправо-вниз-влево…

Сильвестр же, выйдя из кабинета Иосифа, подошел к Светлане. Остановился перед ее рабочим столом и замер. Напряженно смотрел на нее, пытаясь вспомнить, что собирался сказать. Она очень хорошо знала и этот взгляд, и это замешательство. Улыбаясь, ждала указаний.

– Светлана… Светлана…

Сильвестр обводил глазами приемную, словно ища потерянную мысль, или бессознательно подражая упражнениям Иосифа (так или иначе, оба в этот момент усиленно вращали глазами).

– Да! – лицо Сильвестра озарила мысль. – Вот что! Сообщи-ка ты Саше, что я могу посмотреть его актрису.

– Его актрису?

– Это подружка его. Может нам пригодиться. Когда у меня время есть?

– Сейчас поглядим, – Светлана стала водить красным ногтем по записям в ежедневнике. – Завтра весь день забит, послезавтра забит… Вот! В пятницу у вас дыра с пяти до полшестого.

– Дыра в пятницу, – задумчиво повторил режиссер. – Вот и скажи о дыре Саше. Хорошо?

Приказания Светлана выполняла быстро. Через несколько секунд мобильный Александра заиграл «К Элизе» и на мониторе высветилось «Сцилла Харибдовна».

– Саша, в пятницу в пять Сильвестр Андреевич ждет какую-то твою актрису. Он сказал, что ты поймешь, о чем я говорю.

Светлана, конечно же, скрыла, что в курсе, кем Александру приходится эта актриса. Он, конечно же, понял, что она знает, но у него не было желания оценивать ее дипломатический такт.

– Да-да, я понимаю, о ком вы. Хорошо, я ей скажу.

Он нажал на сброс звонка.

Улица, которую он уже больше часа рассматривал с такой радостью, снова показалась ему тусклой.

Александр стоял у окна своей гримерной и вместе с радостью чувствовал нарастающее беспокойство. Что сулит ему приход Наташи в театр?

Дорогу к театру накрыл снег, и его то здесь, то там накрывали причудливые тени деревьев. Александр представил, как по этому снегу скоро «пройдется» и его тень. И ему захотелось поскорее уйти из театра.

* * *

– Это мой год! – воскликнула Наташа, когда узнала об этой фантастической новости. – Расскажи, расскажи, как это было! – потребовала она.

Александр начал рассказ. Многое скрыл, еще больше придумал. Дело было так: они с Сильвестром за чашечкой кофе («хотя он, как всегда, пил свою любимую простую воду») неспешно беседовали о том, что пора бы влить в труппу свежую кровь. (Наташа смотрит на Александра счастливым взглядом и верит в это мгновенье, что Сильвестр действительно обсуждал с ним вопросы такого уровня.)

– И тут, – сказал Саша, – внезапно и закономерно явилась ты!

– Явилась я! – повторила Наташа и засмеялась.

– Ну, не прямо ты, а тема твоего прихода. И если все будет хорошо – а как же иначе? – наша труппа пополнится тобой.

– Пополнится мной, – снова повторила Наташа.

Она повторяла и повторяла «явилась я», «пополнится мной», «в пятницу в пять» и радовалась этим словам, как будто они гарантировали успех.

Нажимая на кнопки клавиатуры двумя пальцами, Иосиф зашел в свою почту. Вид у него был совсем не такой вдохновенный, как в тот час, когда он «творил донос на Сильвестра». У компьютера сидел лишенный энергии толстяк, и его пальцы вяло двигались от одной кнопки к другой. И вдруг… тусклый взгляд озаряется радостью. Печальный палец, который жмет на кнопку «открыть письмо», наливается бодростью.

В почте, среди рекламы и дружеских писем, сияет ответ на донос. Иосиф чувствует: сердце бьется все быстрее, а лоб покрывает испарина. Он достает из кармана рубашки не очень чистый носовой платок, проводит им по лбу, комкает платок и кладет рядом с клавиатурой. Приближает пухлое лицо к экрану:

«Дорогой Иосиф Матвеевич! Я прекрасно помню наши краткие встречи и Ваши интересные вопросы на пресс-конференциях. Они всегда были заданы по существу, а не из желания, свойственного большинству журналистов, как можно изощреннее уязвить нашу Церковь. Бог им судья, поверьте, это самое страшное, что можно сказать.

Сердечно рад, что Вы поступили на службу в театр, которому столько сил и средств отдает Ипполит Карлович. Это очень важный для Москвы, для России, для русской культуры театр, и я с возрастающей тревогой слежу за тем, что там происходит. Теперь я с радостью вижу: мы тревожимся вместе».

Иосиф остановился, наслаждаясь тем, как выглядит это благословенное «мы», попробовал, как оно звучит и стал читать далее:

«Я понял, что Вы приблизились к крайней степени справедливого гнева. Настоятельно прошу Вас, не предпринимайте ничего в состоянии раздражения. Это только обнаружит Вас как недруга Сильвестра, и не позволит нам…»

«Бог мой – нам!» – прошептал Иосиф.

«…Отвести от этого удивительного театра страшный удар, который (Вы бы сказали – по иронии судьбы, я скажу – по наущению дьявола) – хочет нанести театру его же создатель, Сильвестр Андреев. Ваша неосторожность сведет на нет тот счастливый случай, что Вы оказались в недрах этого театра, сколь замечательного, столь и нуждающегося в исцелении».

Иосиф откинулся в кресле, прошептал хрустальной люстре: «Брависсимо!» и продолжил чтение, чувствуя, что слова, написанные отцом Никодимом, возвещают для него начало новой жизни:

«Сильвестр Андреев клевещет на творение, превращая на подмостках девушку в юношу, христианского монаха в буддийского, переворачивая с ног на голову все, что незыблемо, что создано Богом так, а не иначе. А значит, он клевещет на Творца».

Дальше шла, как прошептал Иосиф, «философья», и он ее пропустил, задерживаясь только на главном: