Королева ангелов - Грег Бир

Крупная женщина вдруг встала и сердито, строго посмотрела на Мэри.

– Теперь уходите. Если из-за вас эти люди пострадают, мы отомстим, а если не сможем добраться до вас, то причиним вред вот ему. – Она указала на Эрнеста, который весело улыбался, глядя на это представление.

Лицо Мэри осталось безучастным.

– Вы меня не интересуете, – сказала она. – Во всяком случае сейчас.

– Уходите сейчас же, – сказала крупная женщина.

Голубоглазый в псевдокостюме показал им выход, проводил их до такси и вернул ей телефон и камеру. Такси затемнило окна, доставило их на другой уровень и остановилось. Они вышли и оказались в Комплексе все еще на километровой высоте, в почти пустом новом районе, напоминающем пещеры и продуваемом ветром. Найдя настенную карту, они отыскали ближайший спуск и направились к нему по неактивной, неподвижной дорожке.

– Ты действительно собираешься отдать им за это картину? – спросила она.

– Конечно. Это условие сделки.

Спускаясь в бесплатном экспрессе Комплекса, Эрнест покачал головой и взъерошил рукой волосы.

– Это было весьма забавно, – сказал он. – Узнала что-нибудь полезное?

Мэри схватила его за плечи и посмотрела на него в упор. Они разом расхохотались.

– Господи, – сказал Эрнест. – Это было нечто!

– У тебя крайне странные друзья.

– Друзья друзей друзей, – сказал Эрнест. – Почему-то меня они потрясают не так, как вашего среднего корректированного гражданина. Я ни с кем из них не знаком. Интересно, как они вообще попали в Комплекс? «Так ужасно, так прекрасно, без проблем, но так безумно!» – Залившись смехом, он прислонился к стене лифта. – Даже не потратились на обратное такси для нас. Ты получила что хотела, дорогая Мэри, – ночь среди остатков старого режима?

– Ты считаешь, что они относятся к грязному Восточному?

– Ведь должны же, нет? Особые привилегии, жуткие люди… Они тут чужие. Даже я так считаю, хотя не люблю Комплексы! Так ты добилась своего?

– Ответ утвердительный, – сказала Мэри. – Вероятно, Голдсмит сейчас в Эспаньоле. – Она активировала свой лацканный телефон, надеясь, что в этот ночной час частные ретрансляторы Комплекса не переполнены болтовней подростков, и оставила сообщения для Р Элленшоу и Д Рива. «Отправляюсь в Эспаньолу. Прошу проверить договоренности и сообщить, все ли в порядке с разрешениями и с помощью федералов».

Затем она взяла Эрнеста за руку.

– Что ты делаешь сегодня вечером?

Он привстал на цыпочки, подался вперед и поцеловал ее в бровь и в висок.

– Занимаюсь любовью с моей милой-комплексоидом.

Она улыбнулась и подняла его руку, чтобы поцеловать пальцы, поврежденные нано.

– Тебе в самом деле следует быть осторожнее со своими материалами, – заметила она, мазнув губами по шрамам.

Жестокость. Ричард отнесся к слезам Надин вовсе не бездушно. Когда она вернулась, он старался не обращать внимания на ее слова и даже на слезы, но они обжигались, ведь в этот раз он и его обстоятельства сделали ее прискорбно виновной и дали ему такую власть, какой он не знал прежде.

Прошлой ночью они занимались любовью. Сегодня поздним вечером, прервавшись, оставив бумаги ждать, сдержав рвущиеся наружу слова, он нетерпеливо снова накинулся на нее, стремясь излить обе страсти, но добившись только нервного истощения.

– Пожалуйста, прости, что я тебя тогда покинула, – сказала она, когда они успокоились, а стрелки часов молча подползли к двадцати трем. – Я была испугана. Не по твоей вине. Это все Голдсмит. Так нас подставил. Почему его не нашли и ничего с ним не сделали?

Что она имела в виду – «не поймали и не откорректировали» или «не поймали и не пытали»? Возможно, это уже произошло. Может быть, уже сейчас Голдсмит пребывал под венцом, в осознанном сновидении, кошмаре душевной боли, поднятой из колодца его собственного прошлого. Сначала душевная боль, затем физическая. Всего несколько секунд, или минут, или, возможно, в его случае, принимая во внимание масштабность преступления, час, всего час за восемь смертей. Ричард не знал, хочет ли, чтобы так и было. Способен ли он на самом деле желать такого кому-либо, тем самым одобряя действия селекционеров и их подражателей?

Говорили, будто коррекция ничего не значит для тех, кто побывал под венцом. Они уже подверглись своего рода коррекции. Говорили, что недавние технические достижения позволяют селекционерам проникнуть внутрь и приманить, вытащить наружу ту самую глубоко спрятанную личность, которая фактически и совершала грязные поступки и которая обычно остается неактивной безучастной, пока пребывающий в сознании несчастный ублюдок терпит всю боль; благодаря этому страдать будет та часть Голдсмита, которая на самом деле держала вожжи во время убийства, не только человек, едущий сейчас на лошади. И эта часть Голдсмита-убийцы не захочет жить с воспоминанием о боли и самоустранится, дав другому свободу, из-за часа пустоты и ужаса и еще чего-то…

Так говорили.

– Все в порядке. Молчи, – сказал Ричард. Изливая в нее семя в этот раз, он вскрикнул, и голос его был хриплым. Напугал ее этим.

Незаписанные слова все еще всплывали в его голове.

Когда она уснула, он встал и пошел к столу. Посмотрел на бумаги, взял стираемую ручку и оглянулся, повернулся обратно, сел и написал:

Ричард осторожно положил ручку и нахмурился. Не это он хотел сказать. Но он не вымарал и не выбросил. В его голове звучал голос, похожий на голос Голдсмита, и он говорил все это и уверял, что, даже если это неправда, скоро оно станет правдой.

Мартин Берк устроился в кровати со старой книгой в руках, молоко и печенье на прикроватной тумбочке, и притих, прислушиваясь к последним шорохам и морскому шепоту всех своих индивидуальных способностей талантов перекатывающихся туда-сюда по берегу самосознания.