Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней - Робер Мюшембле

К концу правления Людовика XV во Франции несколько спадает порнографическая волна, но к началу правления следующего короля она вновь набирает силу. Кроме Сада можно назвать еще двух плодовитых писателей, возделывающих ту же почву. Андреа де Нерсиа публикует в 1775 году книгу «Фелисия, или Мои похождения» и еще несколько томов в подобном духе вплоть до 1792 года, когда выходит «Мое послушничество, или Радости Лолоты». За ним идет Мирабо с «Эротика библион» (Книги об эротике) 1782 года и «Занавес поднят, или Воспитание Лоры» 1785 года. К ним следует добавить и «Е…манию» Габриэля Сенака де Мельяна (1775), «Анти-Жюстину» Ретифа де ла Бретона (1797), а также анонимные сочинения: «Исповедь мадмуазель Сафо» (1789), «Каролина и Бельваль, или Уроки сладострастия» (3-е изд. в 1797 году).

Французская революция не остановила этот поток, наоборот, вкус к проблемам сексуальности только усилился. Возросло не только количество изданий — появилось особое пристрастие к описанию порока. Сначала оно было связано со стремлением критиковать политические и социальные нравы Старого порядка, потом влилось в более широкое представление о том, что все былые запреты должны быть пересмотрены[221]. Популярность подобной литературы охватила всю Западную Европу, и постепенно слово «порнография» стало приобретать тот смысл, что мы вкладываем в него сегодня. Это слово впервые было употреблено Ретифом де ла Бретоном в 1769 году: он назвал таким образом произведения, рассказывающие о проститутках. Но в 1806 году «порнографией» называется уже совсем другое: тексты или картинки, возмущающие общественный порядок и противоречащие нравственности. В Англии этот термин не используется до конца XIX века. В юридической практике прецедентом стал вердикт, вынесенный в 1728 году в отношении издателя Эдмонда Керла, опубликовавшего книжку, признанную непристойной. Это вердикт покрывал все поле смыслов, связанных с понятием «порнография», вплоть до 1959 года, когда был принят «Акт о непристойных изданиях» (Obscene Publications Act). До 1728 года суды не рассматривали подобные дела, с 1728 по 1735 год резко уменьшается количество переведенных порнографических книг, что, возможно, объясняется страхом наказания. Однако в 1740-е годы количество переводов опять увеличивается: очевидно, снова утверждается снисходительное отношение к подобным проступкам. Декорации меняются лишь к концу века. В 1787 году было основано «Общество взывающих», намеревавшееся карать порок и безнравственность. Оно обрушилось в первую очередь на книги, отравляющие сознание читателей, особенно молодых. Ощутимые результаты деятельности стали видны лишь после 1801 года, когда появилось «Общество подавления порока и воодушевления религии и добродетели». Возможно, возрастающая франко-английская враждебность усилила подозрительность по отношению к книгам, столь обильно потребляемым по другую сторону Ла-Манша.

Все ярче и ярче обозначается движение в сторону завоевания собственно порнографического рынка. Так, например, Андреа де Нерсиа совершенно не интересуется общественной жизнью своего времени. Этим он отличается от революционеров, использующих сексуальную тематику, чтобы привлечь народные читательские круги и заставить задуматься о социальных и политических проблемах. С 1795 года появляются произведения, рассказывающие о таких сексуальных наслаждениях, которые до сих пор в лучших образцах жанра тщательно обходили молчанием: совокупления с животными, транссексуальность. О них повествуется в двух анонимных произведениях: «Дитя борделя» и «Элеонора, или Счастливое создание». Героиня второго. Элеонора, одновременно и дитя порока, и незаконный ребенок благородного отца. Разумеется, здесь можно увидеть пародию на многочисленные истории о сиротах, уже навязшие в зубах. И только садизм с его культом мучений и смерти остался не использованным никем, кроме знаменитого маркиза[222]. Это весьма красноречиво говорит о том, насколько непросто было приспособить подобный тип литературы к текущему культурному потоку, к обществу, которое пыталось отказаться от традиционных запретов предшествующего века, но не хотело забегать вперед, к эротизму времен упадка. Брак был подточен узаконенным правом на развод, восстановление ценности супружеских уз должно было произойти позже, при Наполеоне. Ну а пока проблемы супружеской жизни отошли в эротических произведениях на второй план. Философски настроенная либертенка Тереза уступает место порочной распутнице с лесбийскими склонностями. Она занимается проституцией ради того, чтобы разорять мужчин и лишать их представления о мужском достоинстве. Но, чтобы полностью превратиться в женщину-вампира, высасывающую кровь из самца-дичи, ей следовало переосмыслить всю систему представлений, выстроенную к вящей славе мужчины-самца. Этого не смогли сделать ни героини порнографических сочинений середины XVII века, ни Фаншона в 1655 году, ни Фанни Хилл в 1748. А в следующем столетии, как мы увидим, мужчина-самец обрел дополнительные способы самозащиты.

То, что волнует людей одной эпохи, порой оставляет равнодушными их потомков. От чего заходились в восторге современники Режана, Филиппа Орлеанского, Вольтера, Андреа де Нерсиа? Не имея возможности проанализировать, в чем состояла особенность чувств каждого поколения, удовольствуюсь одним частным аспектом и попытаюсь ощутить ту дистанцию, которая отделяет их от нас. Что раньше вызывало скандальное потрясение? Откуда начать сравнение? Вот гравюра XVIII века, приписываемая Гендту, известная в гуашном варианте как произведение П.А. Бодуэна. Она называется «Полдень», на ней изображена богато одетая женщина, лежащая в саду на лужайке. Одна ее нога задрана, правая рука указывает на книжку, валяющуюся рядом с ней на траве, а левую она держит под юбкой. Видимо, она испытывает сладострастную негу после того, как сама ласкала себя, а привело ее к этому занятию чтение скабрезной книжки[223]. Здесь интересна не только та игра, которую автор предлагает зрителю, не только возможность оказаться в роли подглядывающего, что в целом блестяще представлено в «Замочной скважине» Фрагонара (ок. 1775–1777). Поражает то непонимание, что возникает в сознании человека XXI века: ну она себя ласкала, и что с того? То, что было тонкой интеллектуальной драгоценностью-безделушкой, опасной шуткой по поводу запретного самоудовлетворение, намеком на то, как сладки запретные удовольствия вообще, о чем говорит сладострастный взгляд женщины, обращенный к внешнему наблюдателю, — все это в наше время воспринимается почти как бытовая зарисовка со слабым провоцирующим зарядом. Во времена, когда летом на пляже и в рекламе появляются обнаженные женщины, когда существуют фильмы в стиле «хард», такая картинка сама по себе не представляет ничего необычного. Ну разве что в пуританской Америке она бы вызвала негодование, подобное тому, что вызвала голая грудь Джейн Джексон, обнаженная на минуту в телепередаче «Super Bawl Halftime Show» 1 февраля 2004 года.