Алхимик. По следам Джордано Бруно - Хорхе Анхель Ливрага

Один монах с огромным бронзовым крестом поднялся на первые бревна костра и сказал:

— Эй, послушай! Если ты поцелуешь этот образ и покажешь свое раскаяние, возможно, твоя жизнь будет прощена…

— Всю жизнь я целовал Христа своими трудами; нет нужды сейчас моему телу из плоти целовать образ из бронзы. Я не могу каяться за то зло, которого не совершал, или признавать себя слугой человеческого общества, как бы его ни называли, если оно отрицает очевидные природные явления и преследует того, кто думает и поступает не так, как оно.

Тяжелое распятие, направленное яростью монаха, ударило Джордано по губам и выбило зубы. Затем монах взял факел и призвал всех бросать свои факелы в костер. И вот уже Джордано Бруно, отчаянный и отважный авангард человеческого прогресса, оказался охвачен языками пламени и окутан клубами черного дыма. Огонь охватил все бревна, и муд рец, не издав ни единого крика, покинул свою оболочку из плоти.

Удовлетворив свой инстинкт убийства, толпа вернулась к разгулу, притворству и бездумью, которое приходит вслед за сильным возбуждением; этим старым приемом пользуются все тирании.

Пабло Симон, Венти и еще несколько избранных учеников, скрытых в толпе, оставались неподалеку от большой дымящейся могилы.

С наступлением ночи члены Святой инквизиции вернулись, чтобы завершить свою работу. Сотня солдат начала поливать горящие угли водой из ведер, расчищая проход к большому столбу, который все еще стоял в центре, наполовину сгорев. С него свисали раскаленные цепи, внизу виднелись несколько обугленных костей и серая пыль…

Один из церковников набрал в руки пепла и развеял его по четырем сторонам света, словно совершая последний яростный акт возмездия.

Площадь была пуста; чернь, затуманив свой рассудок, спала звериным сном. Бодрствовали лишь несколько приезжих — они прибыли на праздник поторговать и теперь издали наблюдали за происходящим, кто со страхом, пугаясь пепла колдуна, кто с отвращением, испытывая уважение к мученику.

Двое учеников молча удалились, ведя отчаянную внутреннюю борьбу за то, чтобы не дать иллюзии мира увлечь себя. Сверкавшие вдалеке дворцы проливали красноватый свет на древние римские руины… Отвратительный пейзаж жуткой преисподней, царства невежества и тьмы.

Пабло Симон покинул Белый город с каким-то странным выражением в глазах и возвратился к себе в «Руины».

Венти и остальные ученики, воздвигнув на постаменте своего сердца статую Джордано Бруно, вернулись к обычным делам.

Звезды на небе продолжали воспевать истину, ради которой мудрец был принесен в жертву.

Алхимик теперь возглавлял школу, в которую когда-то давно попал как будто случайно; сейчас он неустанно трудился, исследуя сокровенный внутренний мир металлов и их скрытые связи с космическими силами. Но в душе его что-то надломилось; перенесенное страдание было выше его сил, и потому он погрузился в полное равнодушие и к собственным мукам, и к мукам всего мира.

Он больше не стремился приобщать к истине новые души, а предпочитал работать с теми, кто приходил к нему сам, и свел к минимуму благотворительность и помощь соседним селениям, чему в былые времена уделял очень много времени. Он презирал народ за его вассальную зависимость от официальных организаций и был полон решимости сражаться со злом его же оружием. В его глазах братская доктрина ненасилия выглядела скорее как прекрасная утопия, чем как необходимая действительность.

Жители городка, в большинстве своем крестьяне, пастухи и священнослужители, люди с простой, примитивной душой, раньше испытывали к Пабло Симону сердечное уважение, а теперь боялись его и шепотом обсуждали чудеса, которые о нем рассказывали. У авторитетных церковников было уже достаточно доказательств того, что он вел запрещенные на тот момент научные исследования, но, охваченные суеверным ужасом, они не осмеливались его выдать.

Вопреки этому отношению, ученики ложи восхищались им и признавали, что у них никогда еще не было такого способного и знающего наставника в самых глубоких таинствах Природы.

Ушедший в себя, тихий, словно воспоминание, бледный, с загадочными глазами, каждое утро на рассвете он проходил по улицам, возвращаясь после своей таинственной ночной работы, которую вел в горах, в штольнях заброшенной шахты.

При этом в его старой лаборатории, расположенной в нескольких сотнях шагов от приходского училища, всю ночь горел огонь. Но кто в ней работал?..

Пабло Симон заходил туда каждые два-три дня, а иногда запирался на несколько недель; еду ему приносили в маленьких корзиночках, которые передавали через специальное окошко в двери.

После возвращения в «Руины» он распустил всех слуг и помощников… Кто же их заменил? Время от времени его сопровождали лишь несколько братьев высокой степени посвящения, но они хранили тайну так же ревностно, как и их учитель.

Годы согнули спины его товарищей, но сам он всегда выглядел на один и тот же возраст. Для него время было именно тем, чем и является на самом деле: иллюзорным океаном, в котором плавают, тонут и поднимаются со дна все обманчивые явления проявленного мира.

Он уважал жизнь мельчайшего насекомого, оказавшегося на его пути, однако и пальцем не шевелил, чтобы помочь многочисленным больным, которых страдание побуждало искать у него исцеления своих недугов.

Его ложа приобретала самые дорогие инструменты для исследования и оплачивала путешествия на Восток за любым выделенным компонентом, который только можно было пожелать. Но народ, большая невежественная масса, не получал ни малейшей помощи, ни единого слова утешения или совета. У алхимика было столько золота, сколько можно было пожелать, ведь ни один секрет трансмутации металлов не остался для него неведом.

Как-то раз, вернувшись из одного из путешествий в Египет, он узнал, что его ищет инквизиция и самый грозный инквизитор направляется в их городок, чтобы заключить его под стражу и сжечь заживо. Пабло Симон не придал значения этому известию и заперся в своей лаборатории, позволив дням свободно течь.

И вот, когда осень застелила улицы ковром из мертвых листьев, группа всадников, возглавляемая Великим инквизитором, остановилась у его лаборатории. Едва только первые проблески утренней зари высветили озера тумана, стекшие на дно долин, солдаты и чиновники Святой инквизиции начали колотить в дверь эфесами шпаг и рукоятями пистолетов.

Члены братства получили приказ не предпринимать никаких действий, и ходили слухи, что вооруженный отряд в любом случае разбежится, когда появится один из тех ужасающих «духов», что служили ложе.

Пабло Симон, одетый в странную тунику из волокон свинца и асбеста, любовался в подземных криптах самым страшным из своих магических творений.

Со времен атлантов подобные существа появлялись все реже и реже, ведь сотворить их мог только тот, кто знал, как это сделать, и кто контролировал своей волей трансмутацию и эволюцию первичных элементов из четырех низших сфер Природы, начиная с ментальных зерен и заканчивая эфирными структурами физических форм. Творение Пабло Симона было достойно ночного кошмара безумца: посвященный оживил тело молодого араба, умершего много лет назад, но на этом не остановился — голову его он заменил головой леопарда, а руки превратил в гигантские мохнатые когтистые лапы какого-то зверя.