По фактической погоде (сборник) - Наталия Ким

Больше всего ОЖ и ОМ боялись потревожить свои супружеские половины. «У него, знаешь, давление по утрам шкалит, уж не знаю, правда, может, почки надо проверить, в общем, ему нельзя волноваться ни при каких…» – тревожилась ОЖ. «О, моя тоже последнее время с тонометром не расстается, да и сахар скачет, как черт-те что… И ведь что смешно – ест она по диете, как птичка, по часам, все только пареное-вареное, ничего мучного-жирного-пасленового, но стоит хоть капельку понервничать, сахар – хлоп! – и в два раза…» – реагировал ОМ. Они обменивались добытыми телефонами «правильных» специалистов, доставали БАДы и витамины, предлагали забрать на выходные детей на дачу, чтобы привести расстроенное здоровье или нервы другой четы в порядок. Если бы муж ОЖ и жена ОМ только знали, как много им уделяется внимания, насколько чуткими и беспощадными к себе были их жена и муж, они были бы поражены и роняли бы слезы умиления.

Как сказано в детском стихотворении, «так бы все и продолжалось без конца, само собой, но развязка приближалась…» – и была развязка стремительной: ОЖ забыла дома телефон, что обнаружила, уже почти доехав на работу, после того как закинула детей в школу, и решила вернуться все же домой, ибо мобильник ей был жизненно необходим. Квартира оказалась закрытой, ОЖ не понимала в чем дело, и упорно жала кнопку звонка. Через некоторое время ей открыл муж, а в зеркале за его спиной отразилась испуганной ланью в простыне жена ОМ.

Разводы грянули, рокировка произошла. Новообразованные семьи напряженно выясняли отношения на детскую тему – кто, когда и при каких условиях общается со своими кровными отпрысками. Отпрыски, надо сказать, похоже, больше всего горевали оттого, что их уже ставший привычным и желанным совместный досуг с «теми» детьми испарился из их жизни, и совершенно не понимали, на каком, собственно, основании…

ОЖ и ОМ после разводов совершенно не спешили оформлять отношения, в отличие от их бывших – те ринулись в новую жизнь с энтузиазмом и нескрываемым удовольствием, они были все время заняты инициированными переменами – продавали квартиру, переезжали за город, сбагрили дачу родственникам за хорошие деньги, катались по миру и вообще чувствовали себя вполне счастливыми. ОЖ и ОМ, оставшись свободными лицом к лицу, быстро исчерпали основную тему былых переживаний, а новых тем не рождалось, они совершенно не знали, о чем еще можно друг с другом говорить! Так ведут себя родители, чьи взрослые дети покинули родовое гнездо, и выясняется, что мать и отец все это время были объединены единственно детьми и их проблемами, а жить без этого всего не научились. Оба томились и скучали, ОЖ раздраженно покрикивала на ОМ и все чаще задерживалась на работе, пока мрачный ОМ кормил ее не менее мрачных крошек вечерним корнфлексом, тоскуя о собственных детях, которым звонил, заходя в ванную и пуская воду на полную мощность. Чем дальше, тем больше ОЖ и ОМ воротило от ситуации, они были преисполнены невысказанных взаимных претензий, общались подчеркнуто вежливо и отстраненно, что уже было верхом идиотизма. ОМ не выдержал первым – и съехал к матери. ОЖ приняла это с плохо скрытым облегчением.

ОМ быстро и как-то рассеяно-неряшливо женился, так же быстро развелся, похоронил мать, сдает ее большую квартиру в Трехпрудном переулке, снимая однушку на Нагатинской и пропивая разницу. С детьми он не видится. Бывшие супруги ОМ и ОЖ абсолютно счастливы и родили совместного ребенка, их предыдущие дети выросли и давно общаются без участия и разрешения взрослых, обожая новорожденного малыша, у которого оказалось так много братьев и сестер сразу. ОЖ спустя семь лет после описанных событий внезапно обрела настоящее чувство – к давнему коллеге по работе. По словам ОЖ, до того она, оказывается, даже и не представляла, что такое любовь, нежность и ответственность, и теперь у нее наконец все хорошо, хотя все складывалось иначе.

Жила-была Одна Женщина, которой вдруг ужасно захотелось оказаться на месте всех вырвавшихся в свои СНТ на майские дачников, дышать доступным им воздухом, отмывать в резиновых перчатках холодной водой пыльную любимую кофейную кружку, смахивать всякую нападавшую на столик в саду осеннюю шелуху, радоваться повылазившим наглым остреньким зеленым травинкам и восторженно замирать над первоцветами, прикрывать глаза, слушая первую хрипатую кукушку (в «Шляпе волшебника» Туве Янсон первая кукушка в Муми-доле была непременно хрипатая), и наконец бесконечно вытягивать ноги в кроссовках без шнурков, а то и отважно, гляди-ка ты, босые, а может ничего не вытягивать, а просто сидеть на крыльце и с удовольствием курить сигарету, рассеивая тусклым дымом этот самый доступный сладостный весенний воздух, сигарета тут атрибут непременный, символ свободы, последний оставшийся липовый поставщик эндорфинов. Потом хотелось мысленно поднять задницу с крыльца, с удовольствием поглядев на легкие прозрачные стекла в осыпающихся рамах, и небрежно так, будто нехотя, поохотиться на только что отдраенный, пахнувший спертой затхлостью старенький холодильник, весело урчащий, вторящий кукушке по крайней мере тембром – рвануть на себя рубильник-ручку, нагнуться и вытащить из только-только начавшей набирать обороты морозилки банку пива, оставить на потных уже боках ее отпечатки пальцев, а затем, например, ухватить с верхней полки толстенький хвост славной такой чесночной колбасы, которую можно вот с этим вот неровным кусманом крупнозернистого хлеба, ах, в нем еще и семечки там какие-то скользкие, ловкие, меленькие, а зоркий глаз тем временем углядит в глубине дышащего всеми фреоновыми легкими холодильника невесомый прозрачный пластик с помидорками черри, не поверите, желтыми, а не красными, они сладкие и упругенькие, ими хочется играть в какую-то настольную игру, например использовать вместо фишки от «Монополии». Разложив всю эту красоту на притараненной из города терракотовой керамической обливной тарелке (чууууть-чуть оббит краешек), хлопнуть себя по лбу, хохоча – как же забыла про новехонький электрический чайник, ахнуть, срочно обмыть, залить, вскипятить, вылить, залить воды из новой канистры «Святого источника», чертыхнувшись, промахнуться мимо заварного заслуженного чайничка с петухами, сунуть его под горелую с одного бока ватную бабу в платке и с косой и ждать, пока настоится этот эрл грей, рассеянно поглядывая на верандовые залежи «Нового мира», «Октября», «Иностранки» и «Урала», вяло подумать о том, что никто из детей к этому уже не прикоснется, конечно, так стоит ли продолжать копить пыль… Далее ОЖ задумчиво мысленно пожевала цветки флоксов, взгляд ее упал на плоские скучные окна квартиры, и она разом вспомнила все – в первую очередь, что нету никакой дачи, нельзя ни одного из перечисленных продуктов, тем более пива, и остается только, в очередной раз забив на все честные слова, закурить коротенькую обманчивую сигарету «с кнопкой», потому что только она в данном случае реальна и доступна. ОЖ разом расхотелось продолжать бесплодные мечтания (которые можно было бы длить бесконечно, если еще прибавить непременное застолье с милейшими соседями, шашлыки, веселую пьяную певческую суету, довольного мужа, сгонявшего на машине в автолавку и привезшего совершенно внезапную прекрасную селедку, непременную пошлую луну, на фоне которой стремительно промелькивают беззвучно летучие мышки, и возможность спать, спать, спать, вдыхая запахи свежей сырой земли и зеленой поросли), и она со вздохом встала и закрыла окно, в которое бился осточертевший темный тревожный московский закат. ОЖ взяла ноутбук, капельку подумала и с головой нырнула в то единственное доставлявшее ей удовольствие занятие, которое было целиком и полностью ее собственным, не разделяемым ни с кем. Она открыла новый файл и написала: «Жила-была Одна Женщина…» И встали у нее за спиной сотни тысяч этих Одних Женщин, и каждая проговаривала, выкрикивала, шептала, прохохатывала, выплакивала ей свою историю, похожую на сотни тысяч историй банальнейшей вечной (и иной раз тщательно скрываемой от себя и других) темой – о поисках любви, приязни, тепла и понимания. Совсем не у всех из них все будет хорошо, ибо, увы, иначе и быть не может, но все-таки пусть каждая из нас не теряет надежды и помнит, что людьми спасаемся.