Я нашел подлинную родину - Винценц Мюллер

В доме Министерства рейхсвера на Бендлерштрассе в Берлине размещалось и Управление военно-морских сил, начальник которого был непосредственно подчинен министру Гесслеру. Ряд конкретных вопросов (комплектование, дисциплинарный устав и другие) Управление военно-морских сил и Управление сухопутных сил решали совместно. К оперативному отделу Управления сухопутных сил был постоянно прикомандирован офицер связи от моряков. При мне этот пост занимал капитан-лейтенант Хейе. Но лишь с 1926 года, когда в феврале отдел Шлейхера был реорганизован в военно-политический отдел, Гесслер для обеспечения единого политического контроля в армии и флоте прикомандировал к нашему отделу офицера из Управления военно-морских сил. Если память мне не изменяет, это был капитан-лейтенант Лангсдорф.

Подразделения и корабли военно-морского флота базировались главным образом в Вильгельмсхафене (Северный военно-морской округ), в Киле (Балтийский военно-морской округ) и в Пиллау. Поэтому флот реже попадал в поле зрения общественности, чем его «старший брат» — сухопутные силы рейхсвера. Но и в военно-морских силах приходилось сталкиваться с теми же проблемами, и здесь точно так же культивировали старые традиции — традиции кайзеровского флота, точно так же нарушали запрет участвовать в политической деятельности, устанавливали связи с правыми организациями и тайно проводили разного рода «подготовительные шаги», то есть мероприятия, запрещенные Версальским договором.

Капповский путч, в котором флотское командование и сам начальник Управления военно-морских сил адмирал фон Трота играли руководящую роль, на первых порах тяжело сказался на состоянии флота. На большинстве боевых кораблей командование перешло к мичманам и унтер-офицерам, весь кадровый офицерский корпус флота в течение некоторого времени был фактически отстранен от службы; лишь постепенно, к концу 1920 года, порядок на флоте был восстановлен и кадровые морские офицеры вновь взяли командование в свои руки. Отряды фрейкора, в первую очередь морские бригады Эрхардта и Левенфельда, до поры до времени предоставили флот самому себе, но зато развернули экстремистскую политическую кампанию в стране. Таким образом, дух и традиции кайзеровского флота возродились прежде всего на суше — их носители ставили своей задачей устранить «внутреннего врага» и подготовить установление «такого порядка», который соответствовал бы интересам офицерской касты старого флота. Организации, возникшие из бывших морских отрядов фрейкора, были в первых рядах врагов республики. Несмотря на то что военно-морские союзы были объявлены политическими организациями, они продолжали поддерживать и расширять свои связи с флотом. Немудрено, что и в военно-морских силах постепенно участились «чрезвычайные происшествия».

В 1926 году в центре внимания немецкой общественности находился фильм известного советского режиссера Эйзенштейна «Броненосец "Потемкин"». Этот фильм о восстании в царском Черноморском флоте в 1905 году, сразу же после поражения России в Русско-японской войне бросил в дрожь наше флотское офицерство, и прежде всего потому, что живо напомнил ему о восстании 1918 года в кайзеровском флоте. Полемика по поводу допущения фильма на экраны страны, получившая широкое отражение в печати всех направлений, была, пожалуй, почти так же интересна, как и сам фильм. Вначале киноцензура запретила «Броненосец "Потемкин"» как фильм, «угрожающий общественному спокойствию и безопасности». Однако после многочисленных протестов против этого запрета Главное управление по цензуре фильмов разрешило демонстрацию «Броненосца "Потемкин"», обосновав это решение тем, что «фильм, посвященный одному конкретному историческому событию, не может представить угрозу общественному спокойствию и безопасности».

Отдел Шлейхера настаивал на запрещении фильма; представлять точку зрения отдела было поручено капитану Риттеру фон Шпеку. Впрочем, сам Шлейхер вначале был против запрета. Он считал, что это лишь наделает шуму и в итоге интерес к фильму еще более возрастет. Но после того как начальник Управления военно-морских сил адмирал Ценкер обратился по этому вопросу непосредственно к министру рейхсвера, демонстрация фильма была все же на первых порах запрещена.

Тотчас после отмены запрета и выхода фильма на экраны правая печать, особенно газеты Гугенберга, и прежде всего «Берлинер локальанцейгер». повела против него кампанию. Правительство земли Пруссия, ссылаясь на то, что «Броненосец "Потемкин"» допущен Главным управлением по цензуре фильмов, разрешило его демонстрацию. Верховный прокурор отказался опротестовать это решение. В конце концов по настоянию земельных правительств Вюртемберга, Баварии, Тюрингии и Гессена Главное управление киноцензуры вынуждено было вновь рассмотреть вопрос о допущении фильма. Наиболее убедительным аргументом сторонников разрешения «Броненосца "Потемкин"» было то обстоятельство, что демонстрация этого фильма ни в коей мере не привела к «нарушению общественного спокойствия и безопасности», хотя к тому времени его посмотрели уже миллионы людей на тысячах сеансов во всех концах страны.

В отсутствие Гесслера начальник Управления сухопутных сил фон Сект и начальник Управления военно-морских сил Ценкер издали совместный приказ, запрещающий военнослужащим просмотр этого фильма. Тем самым они, как говорится, «сохранили лицо», но в то же время сделали фильму наилучшую рекламу. Этот приказ свидетельствовал о том, что его авторы боялись исторической правды, в данном случае правды о русской революции 1905 года, которая могла бы послужить примером для подражания. Они стремились исключить всякую возможность сравнения царского флота с кайзеровским, восстания на «Потемкине» с восстанием 1918 года в немецком флоте. Вообще, по мнению Управления военно-морских сил, фильм мешал предать забвению всю историю проигранной мировой войны и не способствовал повышению боевой готовности.

В Киле существовал «Императорский яхт-клуб» — частная организация, в которой легально состояли и кадровые военнослужащие флота и служащие ведомств и учреждений республики. Однако уже по одному лишь названию клуба нетрудно было себе представить, что на собраниях его членов произносили монархические речи, провозглашали здравицы в честь отрекшегося кайзера, клялись в верности и любви «царствующему дому». Примечательно, что такое положение длилось не один год, не вызывая никаких возражений у флотского начальства. Когда общественность узнала об этом, министр рейхсвера Тренер потребовал от «Императорского яхт-клуба» изменить название, заявив, что в противном случае кадровые морские офицеры должны будут выйти из клуба.

Надо сказать, что в отличие от Управления сухопутных сил, где после чрезвычайного положения 1923–1924 годов по крайней мере старались довести до минимума число «чрезвычайных происшествий» и по возможности не вызывать нареканий со стороны общественности, на флоте ничего не изменилось. Здесь даже не пытались предпринять что-либо в этом направлении. Только после распространения компетенции отдела Шлейхера на все вооруженные силы удалось усилить влияние министра рейхсвера в военно-морском флоте. Но влияние это само по себе давно уже приобрело сомнительную ценность, во-первых, в силу той обстановки, которая складывалась и в сухопутных силах, а во-вторых, ввиду неспособности министра рейхсвера Гесслера проводить в жизнь принятые решения. Гесслер вообще считал, что заставить военнослужащих старой армии, то есть прежде всего бывших офицеров, служить республике можно лишь силой убеждения. При этом он был против воскрешения в каком-либо варианте «патриотического преподавания», полностью скомпрометировавшего себя в годы мировой войны, и полагал, что надо терпеливо убеждать этих людей в необходимости сознательно отнестись к республике в соответствии с государственными интересами. Любое принуждение, по утверждению Гесслера, явилось бы здесь не чем иным, как проявлением милитаризма, столь решительно осужденного. В приказах, изданных Гесслером, речь шла главным образом о том, что запрещалось военнослужащим. Но в рейхстаге он выступал в защиту нарушителей этих приказов. Если же, считаясь с общественным мнением, Гесслер в отдельных случаях и принимал против них какие-то меры, то при этом он всегда старался, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы». В войсках и штабах соответственно относились к этим «принятым мерам»: «Вы, наверху, вынуждены так поступать по политическим соображениям. Поэтому нам приходится делать на свой страх и риск то, что мы считаем нужным и правильным и что, в общем, соответствует и планам самого Министерства рейхсвера». В таком духе неоднократно высказывался, например, начальник разведотдела штаба II военного округа (Штеттин) капитан (впоследствии майор) граф Брокдорф-Алефельдт, поддерживавший особенно тесный контакт с нашим отделом.