Особняк у реки забвения - Антон Грановский

– Хорошо, – сказала Ирина и отошла к окну.

Прикасаться к старым папкам и бумагам было неприятно. Белая пыль, покрывающая их, оказалась на ощупь влажноватой и какой-то жирной. Просматривая бумаги, Ирина пожалела, что у нее нет с собой перчаток.

Здесь были какие-то счета, старые сметы, списки продуктов для столовой… Цифры, пометки… Ничего интересного.

Ирина потянулась за очередной стопкой пожелтевших бумаг, как вдруг ей показалось, что в окно кто-то заглянул. Отдернув руку от бумаг, Ирина быстро обернулась к окну. За окном никого не было. Ирина облегченно вздохнула – померещилось.

Она отвернулась и снова занялась разбором старых бумаг, но вдруг услышала за спиной легкий звук – будто кто-то провел ногтями по стеклу. По спине Ирины пробежал озноб. Она медленно повернулась к окну, и кровь застыла у нее в жилах.

За окном стояла Ольга Орлова.

Выглядела Ольга ужасно. Длинные белые волосы спутались и были уже не платиновыми, а седыми, как у древней старухи, глаза глубоко запали, а кожа оказалась бледной и нечистой.

Ирина сглотнула слюну. «Это все не по-настоящему, – сказала она себе. – Мне просто чудится. Сейчас я закрою глаза, а когда открою их – Ольги уже не будет».

Ирина закрыла глаза. Выждала несколько секунд и снова открыла их. За окном никого не было. Ирина облегченно вздохнула и повернулась к стеллажу. В тот же миг сердце ее судорожно дернулось и остановилось.

Ольга стояла прямо перед Ириной, глядя на нее темными пустыми глазами. Ирина пошатнулась и схватилась рукой за стол, чтобы не упасть. Губы Ольги разомкнулись, и изо рта у нее вытек, как яд, сиплый, свистящий шепот:

– ЭТО СДЕЛАЛА ТЫ…

– Нет… – пробормотала Ирина, с ужасом глядя в бессмысленные глаза Ольги. – Нет…

– Ира! – громко окликнул Максим. – Ир, ты что-то сказала?

Ирина повернулась на его голос. Максим выглянул из-за стеллажей и смотрел на нее.

– Я… – Ирина запнулась и с ужасом взглянула на то место, где только что стояла Ольга.

– Ира? – снова окликнул ее Максим.

Она облизнула пересохшие губы сухим языком.

– Ты… ты слышал только мой голос?

– Да, – ответил Максим. – А что?

– И не видел ничего странного?

– Нет. А что я должен был увидеть?

Ирина провела ладонью по лицу.

– Нет-нет… Ничего. Мне просто показалось.

– Я кое-что нашел! – Максим протянул ей старую картонную папку. – Посмотри внимательнее!

Раскрыв папку, Ирина пробежала взглядом по фиолетовым выцветшим буквам.

– Здесь список сотрудников пансионата, – пояснил Максим. – Десять фамилий.

– Боровицкая – повар… – забормотала Ирина, прищурив глаза. – Самойленко – официант… – Она подняла взгляд на Максима. – Но обозначение должности имеется только у четырех фамилий. И потом, тут нет даты. Откуда мы знаем, что это именно тот список, который нам нужен?

– Здесь был один-единственный заезд, – напомнил Максим.

Тимур Маратович допил сок и поставил стакан на стол. Потом, достав из кармана платок, тщательно вытер губы, после чего с рассеянной улыбкой взглянул на Ирину:

– Простите, я не расслышал. Вы о чем-то спросили?

– Вам не кажется, что пришло время провести очередной семинар? – повторила Ирина свой вопрос.

Тимур Маратович рассеянно кивнул, хотя мысли его явно были заняты другим. Его внимание, казалось, притягивал к себе прямоугольник окна, за которым открывался темный лес и стекло которого было забрызгано дождевыми каплями, словно таинственными знаками, видимыми только усталым глазам тьютора.

– Тимур Маратович, вы меня слышите? – нетерпеливо спросила Ирина.

– А? Да-да. – Тьютор пристально взглянул на нее поверх очков. – У вас есть какие-то идеи?

Ирина кивнула:

– Да.

– Введете меня в курс дела?

Она покачала головой:

– Нет.

– Но…

– Тимур Маратович, вы сами сравнивали вашу программу с шоковой терапией. И предоставляли каждому из нас возможность высказаться. Мне кажется, я имею право сделать это сейчас.

– Гм… – Тьютор раздумчиво пощипал себя за серебристую бородку. – Что ж, пожалуй, вы правы. В конце концов, если что-то пойдет не так, я всегда смогу остановить вас и направить беседу в нужное русло. Вы согласны?

– На все сто, – улыбнулась Ирина.

– В таком случае я приглашу всех в холл.

В холле собрались через пятнадцать минут. Виктория Петровна Сухова и вице-мэр устроились рядом на кожаном диванчике. Профессор Мезенцев расположился в угловом кресле. Он сидел, закинув ногу на ногу и съежившись, словно ему было холодно. Голова профессора была перевязана чистым бинтом. Ирина и Максим сели в соседние кресла, прямо у столика, за которым расположились Хант и Тимур Маратович.

– Господин тьютор, – заговорил вице-мэр раздраженным голосом, – вам не кажется, что сейчас не самое подходящее время для ваших психологических игрищ?

Тимур Маратович взглянул на него спокойным, мягким взглядом и ответил:

– Нет, не кажется. По крайней мере, поговорить обо всем, что здесь произошло, намного уместнее, чем разбрестись по номерам или сыграть в покер.

Вице-мэр не нашелся, что ответить, и раздул толстые щеки, гневно поглядывая на тьютора и Ханта.

– Друзья мои, – снова заговорил Тимур Маратович, – сегодня я не буду раздавать вам папки с «личными делами». Сегодня мы просто побеседуем. Я хочу знать, что у каждого из вас на уме. И начать намерен с… с вас, Виктория Петровна.

– Почему с меня? – недовольно спросила Сухова.

– Полагаю, потому, что у вас самый испуганный вид.

Сухова дернула острым плечом:

– Естественно, ведь я просто боюсь. По зданию бродит маньяк-убийца, и мне страшно. Это все, что я могу сказать.

Тьютор кивнул и перевел взгляд на толстяка:

– Господин вице-мэр?

– Жду не дождусь, когда мы уберемся отсюда, – мрачно ответил тот.

Тимур Маратович взглянул на профессора Мезенцева:

– Профессор, а что скажете вы?

– Мне тоже страшно, – негромко сообщил Мезенцев. – Но я не уверен, что во всем виноват маньяк.

– Что? – встрепенулась Сухова. – Как не маньяк? А кто же тогда убил Орлову и Волина? И кто заставил взобраться на крышу смазливого продюсера?

– Виктория Петровна права, – сказал, мрачно уставившись на профессора, вице-мэр. – У нас в холодильной камере уже три трупа.

Тимур Маратович снова взглянул на Мезенцева, и на его губах мелькнула тень улыбки, в которой, однако, не было ничего от юмора.