Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Дмитрич, наверное, и вы не знаете, не дошла, я думаю, она до вашей Тмутаракани. А я берег ее именно для вас.

– Говорите, что за новость? – заинтересовался Хлапонин.

– Приятная или неприятная? – спросил Дебу.

– Больше приятная, я думаю, чем неприятная. Слушайте, господа!.. Этой ночью один молодчага пластун, Чумаченко, захватил в плен против Корниловского бастиона английского инженерного офицера, а наш командир батареи Петр Иваныч Лесли…

– Лесли? – изумился Хлапонин. – Но ведь Лесли убит на третьем бастионе!

– Это брат того, убитого… Он хорошо говорит по-английски: спрашивает пленного, как случилось, дескать, что вы так опростоволосились и наш пластун вас на себе притащил… И вообразите, что ответила эта потерянная личность?

Витя сделал приличную случаю паузу, обвел всех слушателей искристыми глазами и заключил с подъемом:

– Он ответил так: «Я был в подавленном настроении. Мы понесли очень большую потерю: сегодня вечером умер от холеры наш высокочтимый главнокомандующий маршал Раглан!»

– Ка-ак! Раглан умер?

– Это здорово!

– Что? Хороша новость? – сияя, спросил Витя.

– Новость неплоха, конечно, но я думаю, что было бы все-таки лучше, если бы умер от холеры не Раглан, а маршал Пелисье, – сказал Дебу.

– А еще лучше было бы, если бы оба, – дополнил Хлапонин.

– Раглан ведь все равно был как-то в тени, – сказал Бородатов.

– В тени или на свету, важно то, что он привел к нам сюда десантный отряд, – напомнил ему Хлапонин, – и что он был бессменным английским главнокомандующим… Нет, Витя, это хорошая новость! Ах ты, холера, холера, какого свалила кавалера – старейшего английского офицера!

И, весело продекламировав это, Хлапонин взял стакан с вином и обратился ко всем:

– Предлагаю, господа, выпить за того, кому мы обязаны этой новостью!

– Витя! Ваше здоровье! – обратилась Елизавета Михайловна к юному мичману, но Хлапонин удержал жену за руку, говоря:

– Не за Витю, нет! Его мы не забудем тоже, но сейчас мне хочется предложить выпить за этого самого молодца пластуна Чумаченко, о котором я уже кое-что слышал как о первейшем храбреце.

– Идет, за пластуна Чумаченко! – чокнулся с ним Бородатов, и все выпили за пластуна Чумаченко.

А Терентию Чернобровкину, лежавшему как раз в это время в секрете впереди Малахова, и невдомек было, что за его здоровье пьет его «дружок», не знающий, впрочем, что он тоже в Севастополе, как и сам Терентий не знал, сколько пришлось вынести из-за него Хлапонину в Москве.

Глава пятая

Нахимов

I

Три недели, прошедшие с того памятного для интервентов дня, когда блестяще был отбит их штурм, не принесли отдыха Нахимову.

Каждый день был полон своих забот, хотя бомбардировка редко когда подымалась выше тысячи снарядов в день, а штуцерная стрельба была обычной.

Беспокойство за участь города, губернатором которого он считался, возросло даже: причиной его была канонада в ночь с пятого на шестое июня, открытая неприятельской эскадрой.

По судам этой эскадры была ответная пальба с фортов, однако результаты пальбы остались неизвестны, между тем канонада продолжалась шесть часов подряд. Закупорку рейда затопленными судами Нахимов потом внимательно осматривал сам, подъехав к ней на гичке. Он нашел, что часть судов раскачалась благодаря штормам, другие же засосало илом – мачты их скрылись, – и перед ним осязательно возникла опасность прорыва флота союзников на рейд, откуда он мог бы в короткое время разгромить город в тех его частях, которые были пока недоступны выстрелам с сухопутных батарей.

Как опытный моряк, он считал этот шаг со стороны союзных адмиралов более чем возможным: он сам, будь он на их месте, непременно сделал бы именно так.

Такой вывод, конечно, лишил его спокойствия. Он поднял в штабе гарнизона вопрос о неотложных мерах к защите рейда, но топить для этой цели свои же суда было ему жаль; оставалось только одно – заложить батареи на берегу рейда, чтобы уничтожить неприятельскую эскадру, если она вздумает прорваться внутрь ночью, на линии затопленных судов.

По его настоянию и под его наблюдением такая батарея – тридцать орудий – и была заложена на Северной стороне между Константиновским и Михайловским фортами. Она была двухъярусная и получила название Нахимовской. Кроме нее, дальше по берегу, на тот случай если все-таки одному-двум кораблям удастся проникнуть на рейд, были устроены еще две батареи – одна на десять, другая на четыре орудия – исключительно для действий внутри рейда.

Когда в самом спешном порядке земляные работы были закончены и чугунные стражи рейда – новые сорок четыре орудия – стали на предназначенные им места, Нахимов вздохнул свободнее. Однако как раз в это время начали подвозить на лошадях, верблюдах, а больше всего на волах отборно-толстые сосновые бревна и складывать их на берегу, около Михайловского форта.

Бревна эти везли из Херсона, куда обычно сплавлялся лес по Днепру для нужд Черноморья и всего Крыма. Принимал эти бревна инженер-генерал штаба Горчакова Бухмейер, когда Нахимов осматривал сооруженные по его настоянию батареи. Заметив его издали, он подъехал к Бухмейеру.

– Александр Ефимович, скажите бога ради, для чего это прекраснейший такой лес, а? – обратился Нахимов к этому генерал-лейтенанту, которого уважал уже потому, что он был инженер, как и Тотлебен.

Бухмейер, который был одних почти лет с Нахимовым, но почти совершенно сед, даже с сильной проседью в черных усах подковкой, ответил не сразу. Он снял фуражку, вытер платком высокий розовый вспотевший лоб и только после этого сказал, тщательно подбирая слова:

– Для удобства сообщения Северной стороны с Южной приказано его сиятельством соединить оба берега тут мостом, Павел Степаныч.

– Мостом-с? В этом месте-с?.. Да ведь тут почти верста ширины, что вы-с! – очень удивился Нахимов.

– Да, большое затруднение в этом… Также и в том, что ведь оттуда, – кивнул Бухмейер в сторону батарей интервентов, – стрельбу подымут, беспрепятственно не позволят работать, а строить надо.

– Отлично обходились мы без моста до сих пор и вдруг-с почему-то надо-с… Хм, хм… мост! Плавучий мост! – подозрительно вперил Нахимов в карие глаза Бухмейера свои голубые, расширенные недоумением.

– Все-таки согласитесь, Павел Степаныч, с этим: по мосту гораздо скорее может пройти большая воинская часть, чем ежели перевозить ее будут на транспортах! А мост предполагается не плавучий, а бревенчатый, разводной.

– Бревенчатый-с? И в версту шириною-с? – теперь уже просто, как хозяин обороны, сам строивший плавучий мост через Южную бухту, усомнился Нахимов.

– Не приходилось и мне никогда выполнять такую работу, – скромно отозвался ему Бухмейер. – На триста шестьдесят сажен через Дунай у Измаила вывел мост, но тот – плавучий… Кроме того, условия работы были совсем не те… Но раз приказано, нужно делать.

– Даже если и невозможно-с?

Бухмейер