Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

Королева не могла действовать от своего имени. Несмотря на присущую ей смелость и, несомненно, переполнявшее ее негодование, здравомыслие подсказывало, что не следует ввязываться в открытую войну с могучей Испанией, ибо Англия, судя по всему, не была к ней готова. Но королева была готова дать полную свободу авантюристам, от которых в случае необходимости можно отречься.

Этим и объяснялось отплытие флотилии Дрейка из двадцати пяти каперов. В этом путешествии Джервасу Кросби предстояло пройти посвящение в рыцари этого нового рыцарского ордена, где ристалищем были морские просторы. Оно продолжалось десять месяцев, но по насыщенности событиями и приключениями стоило многих лет обычного плавания — такой огромный опыт дала ему эта щедрая школа воинственной морской вольницы.

Поначалу они зашли в прекрасный галисийский порт Виго. Их приход прервал сбор урожая с виноградников. Дрейк тут же издал свой картель[529], достаточно ясно говорящий о цели визита столь внушительной флотилии. Посланцам взволнованного губернатора, пожелавшего узнать, кто эти вооруженные люди и что им надо в Виго, Дрейк задал вопрос: объявил ли король Испании войну королеве Англии? Когда его испуганно заверили в обратном, Дрейк поинтересовался, почему же тогда английские корабли, зашедшие, полагаясь на указ короля Филиппа, в испанские порты, были захвачены, их владельцы и команды заключены в тюрьму и после надругательств уничтожены? На что он не получил вразумительного ответа. Собственно, Дрейк и не добивался ответа: его вполне удовлетворило, что он заставил губернатора призадуматься: английские моряки не потерпят подобного обращения с их братьями. Затем он потребовал пресной воды и провизии. Затем последовал небольшой грабеж, чтоб слегка припугнуть жителей. Пополнив запасы, флотилия отчалила, предоставив охваченной стыдом и гневом Испании гадать, куда он направляется, дабы предупредить коварные замыслы англичанина, дьявола во плоти, и уничтожить его — ingles tan endemoniado[530].

Ноябрь застал его у Зеленого мыса, где он упустил выслеживаемый караван судов. Захват его возместил бы Англии потери от конфискации зерна. Тогда Дрейк обратил взор на прекрасный город Сантьяго, захватил его, отдал на разграбление матросам и вполне довольствовался бы местью, если бы не варварски убитый юнга, напомнивший ему о принявших здесь мученическую смерть плимутских моряках. Сэр Фрэнсис предал город огню и отплыл, оставив после себя груду пепла, чтобы показать королю Филиппу: варварство отнюдь не привилегия Испании и закон мести всегда существовал и будет существовать, пока есть люди, способные мстить. Пусть его католическое величество уразумеет, что краеугольным камнем христианства, самым ревностным защитником коего он себя почитает, является заповедь: как хотите, чтобы с вами поступали, так поступайте и вы, и напротив: не причиняй другим горя, от которого страдал сам. А чтобы король, так страстно увлеченный спасением душ других, не утратил возможности спасти свою собственную, предав забвению великую заповедь, сэр Фрэнсис был намерен напоминать ему о ней при каждом удобном случае.

Флотилия отпраздновала Рождество в Сан-Киттсе и, отдохнув, направилась с визитом в Сан-Доминго, великолепный испанский город, где, прославляя величие Испании, великие замыслы Старого Света воплотились в дворцы, замки, соборы. Сан-Доминго оказался орешком покрепче, чем Сантьяго. Испанцы пытались всеми силами воспрепятствовать высадке англичан. Они палили из пушек, и осколком ядра был убит офицер, командовавший десантным отрядом, в котором служил Джервас Кросби. Преисполненный отваги, Джервас принял командование десантом на себя, умело вывел свой отряд на соединение с авангардом под командованием Кристофера Карлайля, и вместе они ворвались в город.

Впоследствии Карлайль доложил Дрейку о смелом поступке Джерваса, и Дрейк узаконил самовольно присвоенное Джервасом звание.

Тем временем замок сдался, и англичане потребовали выкупа. Сокровища уже были вывезены, и Дрейк смог вытрясти из губернатора лишь двадцать пять тысяч дукатов, да и то когда превратил в груду обломков шедевры из мрамора.

За Сан-Доминго последовала Картахена, оказавшая еще более упорное сопротивление, но взятая с бою. Здесь молодой Джервас Кросби снова продемонстрировал неустрашимость, штурмуя со своим отрядом стены замка и отражая атаки испанской пехоты. Захваченный город избежал участи Сантьяго и Сан-Доминго, уплатив безоговорочно выкуп в тридцать тысяч дукатов.

Цель была достигнута: король Филипп убедился, что английские моряки не намерены терпимо относиться к деятельности инквизиции.

Разрушив по пути испанский порт во Флориде, флотилия Дрейка взяла курс домой и вернулась в Плимут в конце июля, доказав всему миру, что могущественная империя не так уж неуязвима, и сделав войну неизбежной, ибо все еще колебавшийся король Испании все же не мог проигнорировать брошенную ему латную перчатку.

Джервас Кросби, вернувшийся в Арвенак, был уже не чета юноше, ушедшему в плавание почти год тому назад. Риск и преодоление опасностей закалили его, а накопленный жизненный опыт и знания, включавшие в том числе и хорошее знание испанского языка, придали уверенности в себе. К тому же он был загорелый и бородатый. Джервас явился в поместье Тревеньон, самодовольно полагая, что тому, кто завоевывал испанские города, завоевать сердце леди Маргарет — сущий пустяк. Но леди Маргарет, ради которой он описывал свои подвиги графу, осталась равнодушной, а граф и вовсе не желал его слушать. Когда Джервас все же навязал ему роль слушателя, его светлость назвал Дрейка бессовестным пиратом, а узнав, что он приказал повесить несколько монахов в Сан-Доминго, — еще и убийцей. Дочь была того же мнения, и Джервас, чьи славные подвиги у берегов Испании были восприняты с таким презрением, возмутился до глубины души.

А объяснялось это тем, что граф Гарт был воспитан в католической вере. Он уже давно не исповедовал христианство в любой форме. Твердолобая нетерпимость священников разных конфессий отвращала его от религии, а ученые занятия и размышления, в особенности о философских взглядах Платона, вызывали у него настоятельную потребность в более благородном и широком представлении о Боге, чем в известных ему вероучениях. Но в подсознании независимо от философских взглядов жила неискоренимая привязанность к вере отцов, вере своей молодости. Конечно, это была сентиментальность, но она определяла его суждения в тех редких случаях, когда граф позволял себе хоть как-то откликаться на волнующие его сограждан проблемы. Подспудная слабость графа к католичеству невольно создавала в доме Тревеньонов атмосферу, в которой росла и воспитывалась Маргарет. К тому же, как и большинство людей ее круга — а у нас нет оснований сомневаться в правильности сведений об общественном мнении в Англии, поставляемых королю Филиппу, — Маргарет не могла вырвать из сердца симпатию к обреченной на смерть королеве Шотландии, томившейся в английской тюрьме. Разумеется, и леди Маргарет испытывала почти повсеместную в Англии антипатию к Испании, досадовала на зверское обращение с ее сородичами; дрожа от ужаса, она слушала рассказы о злодеяниях инквизиции, но все это уравновешивалось в ней склонностью считать короля Филиппа испанским Персеем,