Коммунисты - Луи Арагон

Деа. Деа там не оказалось. В кулуарах и во дворе царило какое-то мрачное оживление, растерянность, люди уходили, возвращались…

Некоторых депутатов приводил в ужас возможный отъезд правительства. Если правительство уедет, что подумает население? Даже если уедут только депутаты… вы понимаете, как на этом можно сыграть! О чести, о родине сейчас еще никто не думает, громкие слова сейчас не в ходу. Все поглотил страх перед парижским населением, которое будет предоставлено самому себе и может послушаться дурных советчиков.

Во дворе Висконти встретил Люка Френуа в форме военного корреспондента. — А… Люк! Что вы здесь делаете? Ведь пока это еще не фронт…

— Бросьте шутить, Ромэн… Положение действительно так серьезно, как говорят? Ведь в городе паника. В министерстве информации…

Висконти развел руками, давая понять, что хоть он и не посвящен во все тайны богов, тем не менее…

— Но тогда, как же быть? Как быть, Ромэн? Ведь надо же принять какое-нибудь решение…

Депутат молча посмотрел на него. Решение напрашивалось само собой. Только, как видно, не для Люка Френуа.

— Мир, дорогой мой, немедленно заключить мир… пока господин Торез не успел еще собрать патриотов вроде Бланки и разрушить все это… всю эту красоту… эти вековые камни… город, без которого весь земной шар…

Он впал в лирику. Он начал декламировать стихи. Никогда еще не любил он так пламенно свой город.

— Я вас не понимаю, — сказал Люк. — О чем вы говорите?

* * *

Машина остановилась у заводских ворот, дала несколько нетерпеливых гудков. Подошел часовой. Сухой, нервный старик спросил, приоткрыв дверцу: — Ну, что там еще?.. — Сторож узнал генерала Нульмана и извинился. Подняли решетку. Машина въехала во двор.

Господина Фалампена, начальника отдела личного состава, удивил визит такой особы, да еще в столь ранний час… — Прошу вас, генерал, садитесь. — Вы знаете новости, Фалампен? — Фалампен знал то же, что и все: под Седаном дела плохи, но прорыв ликвидируется. Вот насчет Голландии… Генерал вывел его из заблуждения. В его голосе звучал весь ужас катастрофы, и этот ужас сразу заполнил комнату. Париж под непосредственной угрозой!

— Если бы мне это сказал кто другой, а не вы… — пролепетал бледный как полотно господин Фалампен. — Какие принимаются меры?

— Виснер не стал вам звонить. В такие минуты все указания даются устно… то есть, я хочу сказать, с глазу на глаз…

Его прислал хозяин. Дело в том, что господин Виснер получил сведения из правительственных кругов. Вы знаете, он оказал немалые услуги некоторым министрам… Его предупредили: в кабинете есть люди, которые договорились до того, что надо взорвать крупные заводы Парижского района.

— Взорвать? — переспросил Фалампен, и тяжелое пресс-папье, которым он машинально играл, выпало у него из рук и стукнулось о стол. Конечно, в жизни бывают такие минуты, когда все, во что веришь, что отстаиваешь, что составляет смысл жизни, приходится отбросить, отринуть; да, но не взорвать! Фалампен встал и прижался лбом к стеклу; он смотрел на этот завод-город; улицы, проходы, здания, ангары, сборочные цеха, двигающиеся по подъездным путям вагонетки, а дальше набережная, река…

Генерал тем временем объяснял цель своего прихода. Другие, более умеренные элементы… ведь вы даже не подозреваете, до чего дошло… сегодня ночью стоял вопрос о переезде правительства в Африку, да, да, в Африку.

Фалампен обернулся, сразу потеряв интерес к заводу, к апокалиптическому видению его гибели. Уж не сходит ли он с ума? В Африку…

К счастью, в кабинете имеются более умеренные элементы, но им нужны доводы. Взорвать заводы это очень мило, но что скажут рабочие? Их отношение может стать очень веским аргументом, может отвратить самое страшное. Председатель совета министров, как нам дали понять, хотел бы прощупать настроения… вы меня понимаете. Как настроены ваши рабочие? Влияние коммунистов все еще очень сильно…

Фалампен запротестовал. Он понял эти слова как выражение недоверия, как критику его работы.

— Нет, что вы, что вы… я, конечно, не могу залезть к ним в душу… вероятно, есть такие, но в целом…

Нульман перебил его: влияние коммунистов все еще очень сильно. Нечего обольщаться. Во всяком случае, мысль о том, что коммунистическое влияние все еще очень сильно среди рабочих, может заставить министров призадуматься. Сегодня ночью было решено усилить парижскую мобильную гвардию и гарнизонную артиллерию.

— Но если на то пошло, наши рабочие сами будут защищать свой завод, — сказал Фалампен.

— И вы дали бы им в руки оружие? — спросил генерал изысканно вежливым тоном. Верно, верно, Фалампен не подумал… Разумеется, не дал бы. Он начал понимать, в чем дело.

Речь шла совсем о другом. Надо в точности знать, что думают рабочие. Еще сегодня должно состояться совещание союзников, на котором члены правительства встретятся с Черчиллем. Необходимо уже сейчас представить туда нужные доводы… вы понимаете? Выяснить, как реагируют ваши рабочие на то, что происходит… на последние новости… на угрозу столице… Хотя бы для того, чтобы получить самолеты от наших союзников.

— Но рабочие, верно, так же как и я, не знают… — заметил Фалампен.

— Город полон слухов.

— Они вышли на работу чуть свет, и вряд ли сегодня утром в рабочих кварталах… Они ничего не знают.

— У вас есть возможность их осведомить?

Разумеется, нельзя расклеить в цехах сводку или прибегнуть к громкоговорителям! Однако через надежных людей… и действовать надо не откладывая. Совещание назначено на семнадцать часов. Если распространить эти новости еще до обеденного перерыва, то в столовке… или в соседних бистро…

Часть завода была переоборудована. Не все цеха были загружены производством танков В-40, грузовиков и туристских машин — теперь наладили еще и производство запасных частей для самолетов. Фирма Виснер работала на авиазаводы, но и тут, на месте, имелся большой цех для сборки корпусов. Надо было довести мощь французского военно-воздушного флота до уровня требований современной войны; рассчитывали, что это удастся сделать к сентябрю. Задержка была за моторами. Готовые корпуса располагались рядами в несколько ярусов в огромном ангаре, за которым следили особенно тщательно.

Бендера, стоявшего на контроле запасных частей, разбирало любопытство, ему хотелось знать, зачем вызывали Лемерля. И когда тот вернулся на свое место, он шепнул: — Что им от тебя понадобилось? Придираются? — Лемерль ответил не сразу. Он нагнулся над станком, так что виден был только его подбритый затылок, и пробурчал: нет. Он, видимо, был в затруднении, колебался и потом вдруг решился: — Бендер…

— Ну? — спросил тот.

— Слышал новости?

Каким образом 16 мая, в Д7