Коммунисты - Луи Арагон

по обозначению штабов, могло так быстро распространиться известие о том, что немцы уже под Парижем, что правительство покидает столицу, что население эвакуируется? Впоследствии в этом обвинили квесторов палаты депутатов. Всегда нужно найти козла отпущения.

Правда, в то самое время, когда вокруг виснеровского завода, в кафе, у стоек, в задних комнатах и под открытым небом, на улице, рабочие собирались кучками, горячо обсуждали события, когда уже закипал гнев: мерзавцы… мерзавцы… не справились… вот до чего нас довели… все отдают, все бросают… Гитлер в Париже!.. Гитлер… — в это самое время на Кэ д’Орсэ дела приняли такой оборот, что скрывать события уже не было возможности.

Люк Френуа, расставшись с Висконти и выйдя из Бурбонского дворца, вдруг вспомнил о Бенжамене Кремье; он знал его уже много лет; одно время они оба сотрудничали в «Кандиде». Кремье, переводчик Пиранделло, заведовал на Кэ д’Орсэ итальянским отделом, а Люк слышал от Жюльена Кэна, начальника канцелярии Фроссара, что итальянская печать снова выступила с резкими выпадами против Франции. Что бы там ни говорил князь Р. — если Муссолини сочтет момент подходящим…

Кремье сохранил внешность восточного царька и томную мечтательность взгляда, вопреки окружавшим его канцелярским зеленым папкам. Он очень обрадовался приходу автора «Мелузины из Отейля», это хороший роман, ему он очень нравится, главным образом за трагическую иронию, за звучание трубы иерихонской, что несколько напоминает атмосферу «Генриха IV», драмы Пиранделло, которую он в душе предпочитал всему остальному. Жаль, что «Детство в Лузиньяне» книга не такая классическая, архитектонически она слабей и главное… — Каким попутным ветром занесло вас сюда, дорогой Люк?

Поразительно! Только Бенжамен, как его ласково называли в «Нувель ревю франсез», мог употребить сегодня такое выражение. Несомненно, этот человек не способен поверить ни в несчастье, ни в зло.

Пока они говорили об Италии и, разумеется, о текущих событиях, Кремье подали служебную записку. — Вы меня извините… — На лице его выразилось полнейшее изумление. Хотя ему уже раз десять говорили, что немцы заняли Лаон, что собираются эвакуировать министерства, по правде говоря, он как-то не верил, не понимал, не осмысливал сказанного. Но сейчас… служебная записка от начальника канцелярии министерства иностранных дел Алексиса Леже. Да, от поэта… От автора «Анабасиса»… «Образов Крузо». — Вот… Почитайте! — Немедленно вынести архивы всех отделов и сложить в одну кучу во дворе и в саду. Все архивы! Циркулярное распоряжение, которое касается не только итальянского отдела. Все архивы министерства… все дела…

Уже в соседних комнатах началась беготня. И здесь тоже сейчас же по получении циркуляра все принялись за работу. Что же это, втихомолку сматываем удочки? Служители сбрасывали на пол папки с делами, от пыли першило в горле. Чиновники охапками таскали бумаги, дела в одинаковых папках, оберточную бумагу… Куда все это несут? Вывозить? Канцелярии выглядят как после пожара. Надо бы хоть отметить, что уносят, составить опись. Времени нет.

Монзи, как ураган, примчался на Кэ д’Орсэ, прямо в кабинет Поля Рейно, где председатели обеих палат, министр внутренних дел, Даладье и Мандель слушали генерала Эринга, объяснявшего по карте, как в школе, с указкой в руке для вящей убедительности, что Париж необходимо эвакуировать. Генерал Эринг — парижский военный губернатор; тот самый, который был председателем суда на процессе депутатов-коммунистов, привлеченных за то, что в октябре они частным образом направили председателю палаты письмо с предложением созвать международную конференцию для мирного урегулирования международного конфликта. И он же сегодня утром убеждал премьера Рейно, во избежание беспорядков, эвакуировать правительство, палату депутатов и сенат. Поль Рейно только что сообщил всем присутствующим о совете, данном парижским губернатором. Он собрал их, чтобы узнать их мнение, но, по правде говоря, Монзи приехал сюда именно потому, что уже час тому назад председатель совета министров потребовал у него грузовиков, а от Даладье ему передали, что еще сегодня будет опубликовано воззвание к парижскому населению.

Тотчас же, как вошел министр путей сообщения, председатель палаты депутатов Эррио задал ему вопрос, может ли он одновременно с палатами, министерствами и правительством эвакуировать и население. Монзи совершенно категорически ответил, что это невозможно.

Но что же тогда подумает, что скажет, что будет делать население?

Монзи за то, чтобы правительство осталось в Париже. Министр путей сообщения не может обеспечить эвакуацию населения ни по железной дороге, ни на грузовиках. Он может предоставить несколько вагонов для обеих палат и министров… и только. Значит, ничего не было предусмотрено? Как же, было, план эвакуации министерств разработан, он составлен в мирное время, на основе данных о современной войне, полученных от высшего командования. Он рассчитан на семь дней.

Раз нельзя эвакуировать население, надо отказаться от мысли взорвать заводы. Рабочие не поймут этой меры, это все равно что самим толкнуть их в объятия коммунистов. Кроме того, у генерала Эринга нехватит необходимых взрывчатых средств. Итак, Париж решено защищать? Поль Рейно говорит, что Париж будут защищать, он говорит это по телефону Гамелену в присутствии всех собравшихся. Но ведь Гамелен сам распространял тревожные слухи; он первый заговорил об отъезде правительства. Он уже переносит свою ставку в Бриар! Да, но Даладье и министры-радикалы решительно высказались против оставления столицы.

Председатель совета министров заявляет, что еще не принято никаких мер, что эвакуация не начата и не будет начата. Он отказался от мысли о воззвании.

А тем временем в другом крыле министерства иностранных дел Люк Френуа и Бенжамен Кремье смотрят в окно на странное зрелище: чиновники в сюртуках, начальники канцелярий, служители конвейером свозят на тачках и сваливают на лужайку в саду кипы бумаг, дел, папок. Для скорости зеленые папки выбрасывают прямо в окна, они летят вниз и шлепаются на землю, а затем их стаскивают в общую кучу. Они дождем сыплются с верхнего этажа мимо окна, у которого стоят оба писателя.

— Что же это такое? — говорит Бенжамен. — Да разве это эвакуация, это настоящий погром!

Очень скоро такая спешка, такое небрежное обращение с министерскими архивами находит весьма простую разгадку.

— Смотрите, смотрите! — вырывается у Кремье, и Люк Френуа смотрит.

Огромную кучу бумаг подожгли. Вот побежали первые языки пламени… подымается, клубится дым… черный, густой… Новоявленные садовники жгут сорные травы министерства иностранных дел. Совершенно неприспособленные к физической работе, корректно одетые люди в темных пиджаках, брюках в полоску, в строгих галстуках чинно катят и сваливают в общую кучу тачку за тачкой.

— И это по распоряжению Леже, большого поэта! — лепечет Бенжамен Кремье.

Люк Френуа вздрогнул при этом напоминании. Он лично