Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Никитина

Ирина: Продолжить?

Мути: …угадать, что это было. Это продолжалось бесконечно, потому что оба были настолько сильны в опере, что знали наизусть самые малоизвестные произведения. Это было невероятно! И продолжалось без конца! И вот уже час ночи. Я начал делать знаки моей жене. 1969 год – другая эпоха. Для меня это была вообще-то первая брачная ночь, и я начинал беспокоиться: нам ещё ехать в Болонью, а на следующий день мне в Риме дирижировать оперой Беллини с неподходящим названием «Пуритане». Когда мы уходили, Рота и Рихтер вместе играли на пианино «Ritorna vincitor» из «Аиды», то есть «Возвращайся победителем». После нашего отъезда гости продолжали выпивать и закусывать и просидели часов до четырёх утра.

Ирина: Рихтер и Рота – очень много вам дали в жизни. Нино Рота привёл вас в профессиональную музыку. Это правда или нет?

Мути: Ну, это долгая история.

Я один из пяти братьев. Мой отец был врачом и очень любил оперу. У него был замечательный тенор. С малолетства, когда мы еще были bambini piccoli, мы каждое утро слушали, как отец распевает во весь голос Аиду, Риголетто, Трубадура. А унаследовал он эту любовь к опере от своего отца, моего деда. Тот был учителем и тоже любил петь. «Норму» я первый раз услышал в исполнении деда. Это был другой мир. Представляете, пожилой мужчина, с наслаждением поющий Беллини сам для себя! Так что, мой отец любил музыку и был совершенно убеждён в том, что добропорядочный гражданин должен немного разбираться в музыке, это необходимо для формирования личности.

Ирина: И он был прав!

Мути: Каждый из детей должен был научиться играть на каком-то инструменте. И вот очередь дошла до меня. На юге Италии дети получают подарки не на Рожество, а утром 7 декабря, и их приносит Святой Николай. И вот, я обнаружил, что Святой Николай принес мне скрипку. Она оказалась для меня, как говорят американцы, большой головной болью. Теперь я должен был пилить и пилить. О, mamma mia! Ужас! Музыка меня не интересовала. Мне было восемь лет. Мои два старших брата уже играли – один на классической гитаре, второй – на фортепиано, а мне вот досталась скрипка. Моя ненависть к ней и к музыке была очень велика. Родители пригласили девушку-музыканта преподавать мне сольфеджио. То есть, я должен был учить нотный стан, ноты, интервалы. Я не просто ничего не делал, я ещё и ненавидел это всё. Это была четырёхмесячная пытка без малейших результатов. Когда она меня спрашивала, какая это нота? Я говорил – до. А она – нет, это фа. А это соль? Нет, это ре.

Ирина: Назло?

Мути: Я просто гадал. Знаете, если есть жизнь после смерти, то я надеюсь, там мне дадут ответ, что же произошло в тот момент, о котором я сейчас расскажу. В конце концов моему отцу стало просто больно на всё это смотреть, и он сказал моей маме: в случае с Риккардо мы просто зря тратим деньги, у него совершенно нет ни таланта, ни желания, и лучше это прекратить. Моя мама сама музыкой не интересовалась, но верила в идею отца, что музыка делает человека лучше, культурнее. Она возразила – давай дадим ему ещё месяц. А я всё это слышал, и эта фраза тогда мне очень не понравилась. Но внезапно, понятия не имею почему, что-то случилось у меня в голове. Я тут же начал учить то, от чего отказывался месяцами, и к утру следующего дня уже мог читать ноты. Девушка была очень удивлена и показала мне более сложную музыку, я смог и её разобрать. Как за одну ночь всё перевернулось с ног на голову, я не знаю. Я не говорю, что на меня снизошла гениальность. У меня нет ответа. Но в течение короткого времени я добился большого прогресса и действительно начал играть на скрипке. И через два года сыграл концерт Вивальди на публике в Мольфетте – в то время мы жили в городе Мольфетта недалеко от Бари.

Ирина: Мама, наверное, очень гордилась? Это ведь её заслуга, что она не сдалась так просто.

Мути: Им было приятно, что я играл на инструменте, выступал перед публикой, но оба моих родителя чётко осознавали, что это лишь часть культуры, а не профессия. Мой отец никогда не позволял мне даже на минуту возомнить себя музыкантом. Это совершенно выпадало из его мировосприятия. Доктор на юге Италии, понимаете? Он хотел, чтобы его сын стал архитектором, адвокатом, врачом. Получил нормальную профессию. Для него стать музыкантом – что это вообще такое?! Музыкант – это что-то легковесное.

Ирина: А дома можешь петь, можешь играть?

Мути: Да, дома играй для своего удовольствия. Мир музыки был слишком далёк от нас, простых людей с юга Италии. Это же были послевоенные годы, 1950-й – 52-й. Однажды он сказал со смехом: «Если ты хочешь стать музыкантом и тебе очень повезёт, то ты станешь лидером местной группы». А тут я решил сменить скрипку на фортепиано…

Ирина: Это было ваше решение?

Мути: Знаете почему? Мне надоело репетировать одному свои мелодии. В 11 лет я вдруг понял, что на фортепиано, играя двумя руками, я получал всё: и мелодию, и гармонию, и аккомпанемент, и мне никто не нужен. В моих руках был практически целый оркестр. Целый мир. И вот, отыграв пять лет на скрипке, я ее бросил, и у меня стало так хорошо получаться на фортепиано, что мой преподаватель решил, что я готов сдать первый экзамен. Курс обучения на фортепиано в Италии составляет 10 лет, и первый экзамен сдают после пятого года. Так что я поехал в Бари, где директором консерватории тогда был Нино Рота. Это 1956 год.

Рота почти никогда не было на месте, он был всегда очень занят. Но в тот день он был в Бари и возглавлял экзаменационную комиссию. Было почти два часа дня. А в Бари два часа дня в июле – сущий ад, настолько жарко, что мы просто погибали в маленькой комнате. Нас осталось трое мальчиков. В какой-то момент дверь открылась, и я увидел невысокого человечка, похожего на маленького клоуна – походка у него была танцующая. Я не знал, кто он, но на меня сразу произвели впечатление его глаза, светло-голубые, настоящие небесные azzurro, словно две звезды. Он вышел и спросил, сколько осталось? Трое? Поскольку я боялся сдавать экзамен, я сказал, что уже слишком поздно, мы можем и завтра прийти. А он посмотрел на меня и спросил: ты кто? Я ответил: меня зовут Риккардо Мути и приехал я из Мольфетты. Он позвал меня с собой, привёл в класс и сказал: сыграй что-нибудь из своей программы. А у меня был, кроме прочего, полонез Шопена соль-диез минор. Это очень сложная вещь для пятого года обучения. Я сыграл небольшой отрывок, и он сказал: нет-нет, ты сдаёшь экзамен сегодня. И я отыграл всю программу перед комиссией, а в конце он сказал: «Мы ставим тебе десять баллов с отличием, максимальный бал из возможных! Но не за то, как ты играл сегодня, а за то, как ты будешь играть завтра, за то, как ты станешь играть в будущем». И это ещё одна фраза, которая…

Ирина: Определила вашу жизнь.

Мути: Si! Я вернулся домой. Мой отец и моя мама были очень тронуты тем, что произошло, но они у меня были строгими, не такие «я тебя люблю» все время, они хотели, чтобы дети выросли сильными, но мы чувствовали, что за этим скрывалась большая любовь. Мама хотела иметь именно сыновей, потому что у неё было много сестёр. Мы все пятеро всегда ложились спать в одно и то же время после ужина и часто делали вид, что уснули, потому что знали, что мама придет нас поцеловать. А она считала, что материнские поцелуи парням не нужны, поэтому приходила целовать нас только тогда, когда считала, что мы спим. Она считала, что так правильнее, хотела, чтобы мы стали мужчинами.