Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Никитина

Ирина: Забавно!

Мути: В общем – три человека с длинными подолами. Я познакомился с учителем. Оркестр, к счастью, был камерный. Задача – аккомпанировать в двух концертах Баха. На следующее утро оркестр был на месте, и преподаватель показал мне движения, четыре четверти, три, две, «постарайся действовать левой рукой независимо от правой», основные базовые вещи. Я попробовал. Поначалу это было как стартер машины, который крутит, но не заводит – дррр. А с третьего раза пошло, и я почувствовал, что это и есть моя профессия.

Ирина: Сразу же?

Мути: В первые минуты это выглядело как у новорождённого зверёныша, первые движения такие дёрганые, а потом ещё пару минут и… Через полчаса мой педагог позвонил директору консерватории Якопо Наполи и сказал: сегодня у нас родился новый дирижёр.

Ирина: Сколько же вам было лет?

Мути: 19.

Ирина: Невероятно! А ведь Нино Рота в свое время мог бы формально поставить вам оценку на экзамене и забыть про вас. Но он оказался таким прозорливым, сердечным и преданным музыке.

Мути: Неравнодушным! Он думал о будущем.

И вот, через два года директор неаполитанской консерватории переехал в Милан и стал директором миланской консерватории.

Ирина: Синьор Якопо Наполи?

Мути: Якопо Наполи, да. И перед переездом он пришёл ко мне и спросил, не хочу ли я тоже переехать вместе с ним в Милан: «Там работает фантастический педагог Бруно Беттинелли. Он был учителем Аббадо, Поллини, он самый известный преподаватель композиции в Милане. Но что самое главное, педагог по дирижированию – Антонио Вотто, в прошлом ассистент самого Тосканини!»

Ирина: В Ла Скала он работал, и с Марией Каллас тоже!

Мути: Он был великим учителем. Он говорил, что нужно изучать музыку, невозможно изучать дирижирование. У него была суховатая манера, но очень доброе сердце. В первый же день он сказал нам, группе молодых музыкантов: «О, вы решили стать дирижёрами? Хорошо. Четыре четверти – это раз, два, три, четыре. Три четверти – раз, два, три. Две четверти – раз, два. Пять четвертей – может быть раз, два, три, четыре, пять, или раз-два, три-четыре-пять. Семь и одиннадцать – производные от пяти».

Ирина: Техника.

Мути: «Finito! Курс окончен. А вот как правильно начать симфонию Брамса – этому я научить не могу. Какой звук? Как построить фразу? Вы либо знаете это, либо нет. И ещё момент – скрипач или пианист может отрабатывать ошибку в комнате в полном одиночестве часами, а вам придётся набивать шишки в зале на глазах у всего оркестра. И пока не набьёте шишек – не научитесь». Вот такой он был. Но меня он очень полюбил.

Ирина: Он нашёл в вас достойного ученика.

Мути: Да, любил меня и тоже был на моей свадьбе. Он не признавал вот это махание руками. Как говорил Тосканини: можно и осла научить отбивать ритм, а вот исполнять музыку – другое дело. И не стоит забывать, что руки – это всего лишь продолжение твоего мозга. Руки нужно использовать как инструмент экспрессии, чтобы выражать свою идею, а не быть клоуном на подиуме.

Ирина: А что происходит с обучением дирижёров сегодня?

Мути: Ко мне в Америку приезжает много молодых музыкантов, и я спрашиваю их: на каком инструменте вы играете, а они отвечают – мы дирижёры. И я всегда спрашиваю: а что это означает? Вы изучаете, как размахивать руками? Они говорят: мы изучаем анализ. Я отвечаю: вы что, на врачей учитесь? Анализ вместо композиции! А вот Тосканини или Мравинский изучали музыку. И у нас в Италии курс композиции состоит из четырех лет гармонии. Четыре года гармонии! Потом три года контрапункт, полифония. А потом три года оркестровка.

Ирина: Вот это подготовка!

Мути: Потом нужно серьёзно изучать какой-то инструмент или два. И хорошо бы знать историю, философию, искусство в целом. Всё это требует времени, стремления и много труда. А в наше время я этого не вижу и беспокоюсь за будущее.

По этой причине я открыл в 2015 году «Академию итальянской оперы» в Равенне для того, чтобы научить молодых дирижёров, как готовить к постановке итальянскую оперу, потому что во всем мире итальянские оперы страдают больше всего. Меньше проблем у Моцарта, Штрауса, Вагнера. Но публика считает, что музыка Верди, Беллини, Доницетти – это своего рода развлечение. Когда человек идёт слушать «Сумерки богов», ему не приходит в голову, что сейчас будет пять часов развлечения.

Ирина: Да уж, какое развлечение!

Мути: Но если ты идешь на «Риголетто» и слышишь арию «La donna e mobile» («Сердце красавиц склонно к измене») люди начинают мотать головой, как на поп-концерте. Не будем обобщать, конечно, но многие зрители приходят на итальянскую оперу не для того, чтобы послушать оперу, а для того, чтобы услышать конкретного исполнителя сопрано или тенора, поющего конкретную высокую ноту. Итальянские оперы часто воспринимаются как акробатические номера.

Ирина: Маэстро, что вы думаете по поводу развития оперного театра? Эра дирижёров типа Караяна сменяется эрой режиссёров, наступает время экспериментальной режиссуры. Как вы к этому относитесь?

Мути: Мне бы не хотелось быть неправильно понятым зрителями – режиссура очень важна. Я сделал девять постановок с Лукой Ронкони. Он, к сожалению, умер. Он считался одним из самых значительных авангардных режиссёров. Работал с Петером Штайном, Джорджо Стрелером, Жан-Пьер Поннелем, с Грэмом Виком. Так что, меня не назовешь реакционером.

Я не консерватор, но я против режиссуры, оскорбляющей музыку. В XVIII веке фигуры режиссёра-постановщика не существовало. Был своего рода управляющий сменой действий, а сцена представляла собой всего лишь занавес. В Италии сохранились старые театры в маленьких городках, там до сих пор есть декорации XIX века, где на заднике нарисовано 15 хористов. Знаете зачем? Импресарио не мог нанять хор, например, из 50 человек, это было слишком дорого, поэтому он нанимал десять, а остальные были нарисованными. А когда у вас что-нибудь вроде «allarme, allarme», «тревога, к оружию», десять человек поют, а остальные просто нарисованы. Но создают эффект массовки.

XVIII век – век триумфа примадонн: Фаринелли, Каффарелли, великие кастраты эпохи неаполитанской школы. Они были настолько всемогущи! Каффарелли влиял на принятие решений короля и даже иногда контролировал политику в Мадриде. В какой-то момент испанская королева поставила королю ультиматум: Каффарелли необходимо отправить обратно в Неаполь. А вот ещё исторический факт: как-то Каффарелли принесли подарок от короля Испании, Каффарелли принял, открыл, закрыл и вернул со словами «передайте королю, что это не достойно Каффарелли». Каффарелли вернулся в Неаполь и заказал себе дворец. Там была великолепная лестница, а над ней надпись по латыни: «Amphion Thebas, ego domum» – показатель, насколько высока была его культура. В мифологии Амфион – музыкант, который благодаря своему прекрасному голосу и игре на кифаре мог перемещать камни. Так и возник город Фивы. Итак, Amphion Thebas – то есть, Амфион построил Фивы, ego domum – я построил сей дом. Семьдесят лет спустя некий неаполитанский аноним, гениальный, в том же стиле приписал снизу «ille cum, tu sine». Он, Амфион, построил Фивы и остался при своих причиндалах, а ты, кастрат, без. Неплохо, да? К несчастью, дворец был разрушен в Первую мировую.