Белая кость - Роман Солодов

исход схватки был предрешен. Бросивший ему вызов обязательно летел на землю.

Бекешев стоял среди зрителей и машинально регистрировал удачные приемы или ошибки при их исполнении. Ничего не мог с собой поделать — Мусса Алиевич приучил его анализировать любую борьбу или драку. Не важно, сам ли он дрался или был праздным наблюдателем, как сейчас.

— Силен, — восхищенно произнес стоявший рядом подполковник. — Он, пожалуй, будет самым сильным в нашем лагере. Наверняка скоро в побег пойдет.

— Да, пожалуй, — согласился с ним Бекешев. Ему не нравился триумф сокамерника, но разрушать представление окружающих о нем не хотелось.

— Штабс-капитан, — услышал он, когда уже развернулся, чтобы уйти. — Как насчет побороться? Или вы так же сильны в борьбе, как и в словесных поединках?

Дмитрий повернулся. Все смотрели на него. Два офицера, которые знали его по службе, улыбнулись. Об умении Бекешева драться в полку ходили легенды.

Первая родилась, когда Бекешев был еще поручиком и командовал взводом. Его роту атаковали австрийцы, и во время боя ее командир был убит. Авст рийцы ворвались в окопы, и рукопашная постепенно стала перерастать в резню. Австрийцы давили численностью. Взвод Бекешева был в резерве, и он, не дождавшись условленного приказа командира роты, взял на себя риск самостоятельных действий — повел своих солдат на выручку. Они пришли вовремя. И вот тут солдаты и офицеры увидели, на что способен поручик Бекешев, вооруженный саперной лопаткой и наганом. Он ворвался в ряды австрийцев, подобно закрученному мастерской рукой шару, который одним ударом сбивает все кегли. Солдаты его взвода были поражены буквально выкошенной полосой, оставшейся после одного только прохода поручика через ряды австрийцев. Дмитрий дрался, сохраняя ясную голову, успевая не только отбивать атаки врага, но и наносить смертельные удары. Ему совершенно не приходило в голову, что это его Тулон или Аркольский мост. Не до того было! Он просто сражался за свою жизнь и жизни своих солдат. Когда австрийцы дрогнули под его смертоносным напором и штыковым ударом его взвода, он принял на себя командование ротой, и положение было восстановлено. В рассказах солдат и младших офицеров о той рукопашной он вырос до масштабов Ильи Муромца.

Так пошли легенды о его умении драться. И кстати, этот подвиг в самом деле стал его Тулоном. Его поставили командовать этой ротой и присвоили внеочередное звание штабс-капитана. О такой стремительной карьере в мирное время в царской армии и мечтать глупо было.

Потому его однополчанам показался смешным вызов Тухачевского. Но остальные смотрели на штабс-капитана с любопытством. Почему вдруг Тухачевский вызвал его? Они сокамерники, и поручик наверняка сильнее этого сутуловатого офицера. Выше, тяжелее, знает приемы французской борьбы… Зачем он хочет фактически опозорить штабс-капитана? Тот не выстоит и минуты. Наверняка что-то они не поделили между собой. И неужели штабс-капитан не примет вызова? Тухачевский не прав, что вызвал: бороться или нет — личное дело каждого из них, но сейчас он превратил простой вызов в дуэльный, и отказываться нельзя… То есть можно, конечно, но уважение будет потеряно.

Для Тухачевского это было делом принципа. Он хотел сломать Дмитрия морально, ибо нутром ощущал его духовную силу. Он понимал, что Бекешев силен, был свидетелем его странных каждодневных упражнений, видел, как штабс-капитан каждый день наносит сильные удары по доске ребрами ладоней… Как-то раз начал считать, но надоело после пятидесяти ударов.

Однажды он проснулся раньше обычного, когда рассвет только забрезжил, и увидел, что его сокамерник стоит на коленях перед своей кроватью и что-то выговаривает речитативом. Поручик никогда не слы шал такого языка, но догадался, что штабс-капитан молится. Потом он спросил Бекешева об этом. Штабс-капитан не ответил и впервые смутился. У поручика хватило такта не настаивать на ответе.

Бекешев не стал отказываться от поединка. Понимал, что офицеры расценят его отказ как попытку уйти от борьбы. Стянул с себя сапоги и вышел в круг. Вспомнились «дуэли» в школе. Не счесть, сколько раз он выходил против своих однокашников! Но то были друзья, и они учились друг у друга. Никто не думал о превосходстве над соперником. Как жаль, что многих уже нет на свете!

А Тухачевский слеплен из другого теста. Бонапарт неспособен на дружбу — хочет только доминировать. А раз так — пусть получит. Он не будет играть с ним во французскую борьбу. Впервые ударит русского офицера так, чтобы тому неповадно было.

Он заметил, что охрана делает ставки, и догадался, что ставят на поручика. Может, даже из расчета один к десяти, если не выше.

Когда Тухачевский, клешней расставив руки и выставив голову вперед, приблизился к нему, Бекешев круговым движением ноги ударил поручика по голове. Бил с расчетом не сломать шею, не дай Бог — просто отключить противника на несколько секунд. Никто ничего не понял. Тухачевский рухнул на траву, а Бекешев, не задержавшись даже на секунду, неторопливо покинул круг не оглядываясь.

— Это не по правилам, штабс-капитан, — заметил ему подполковник. — Вы, кажется, ударили его ногой?

Тухачевский уже сидел и, часто моргая, мотал головой.

— Вы наблюдательны, господин подполковник, — холодно ответил Бекешев. — Но какие во французской борьбе правила — не знаю. Да и знать не желаю. В рукопашной они бесполезны. Я только так дерусь и никого не вызываю.

Как ни странно, но эта дуэль сблизила их. Тухачевский окончательно понял, что штабс-капитан при кажущейся неказистости может быть очень опасен. Это не означало, что поручик начал искать дружбы или просто расположения. Но он, привыкший третировать людей, стал относиться к Бекешеву как к равному, что уже было для него моральным подвигом. А Дмитрий, со своей стороны, никогда не напоминал поручику о его поражении и держался с ним так же, как и раньше. Они решили вместе бежать.

Тухачевскому пришел в голову план использовать русских солдат, которые занимались хозяйственными работами в лагере. Должны же они помочь соотечественникам! Бекешев вызвался поговорить с ними. До этого момента он даже не подходил к ним — нужды не было, а когда подошел, узнал, что его денщик пережил ночную мясорубку. Сразу исчезло смутное чувство вины перед своим верным солдатом.

— Авдей! — потрясенно проговорил Бекешев, распахивая руки для объятия. — Так ты живой, братец! Я ж тебя похоронил. Боже мой… как же ты уцелел-то?

— Ваше благородие! — расплылся в улыбке солдат и крепко обнял своего командира к удивлению всех стоявших рядом. Они никогда не видели, чтобы рядовой запросто обнимался с офицером. — А я вас тоже… Вот радость-то, вот радость-то…

— Так как ты… A-а! Неважно это. Живой — и все…

— Как?.. А