«Если», 2016 № 01 - Журнал «Если»

хлюпать носами.) Однако в душе у него все-таки что-то такое тлеет, потому что однажды он вдруг останавливается возле витрины с сияющими буквами «GER», и стоит перед ней минуту, вторую, час, два часа — в каком-то остолбенении. Он даже не замечает дождя, в котором насквозь промок. Крупным планом — его глаза, прозревающие не поддельную, а подлинную красоту…

Нет смысла пересказывать все девяносто пять серий. Здесь важно то, что в самый патетический, самый, пожалуй, эмоциональный момент, когда оба героя осознают, что рушится их любовь, Зенна вдруг ни с того ни с сего поднялась, отчетливо прошипела: «Дерьмо!» и не торопясь, как будто была одна, вышла из зала.

И вот что тут примечательно. Никто из нашей группы на это ничего не сказал. Никто не возмутился, не возразил, не попытался выкрикнуть что-то ей вслед. Нам точно было стыдно глядеть друг на друга. Секунд сорок, наверное, мы сидели, отчужденные от себя, а потом Мика, которая находилась в первом ряду, взяла со столика пульт и, не спросясь никого, выключила экран.

В общем, в группе намечался явный разлад.

В тот же вечер Мика, видимо дойдя до точки кипения, прошипела:

— Она нас всех презирает! Я спросила ее, почему «королева воинов», и она ответила мне — мол, есть такой фильм, неужели не видели?

— И что? — спросил я.

Поскольку Зенна была со мной в паре, я чувствовал некоторую ответственность за нее.

— А то, что я потом спросила Сэнсея, и Сэнсей сказал, что такой фильм в нашем архиве есть, но это сомнительная продукция, не стоит его смотреть. Вот тебе «и что»! Почему ей можно, а нам нельзя? Что в ней такого? Почему вообще с ней носятся так, будто она лучше нас?

Разумеется, Мику можно было понять. После смерти Аннет она рассчитывала, что в паре со мной будет работать она. Мика уже давно на это нацеливалась, именно потому меня так яростно и упорно ненавидел Тапай. Однако раньше эта коллизия была как бы скрыта. Она тлела, конечно, но не порождала обжигающего огня. А теперь она внезапно выплеснулась наружу, и во все стороны полетели опасные завихрения искр.

Хотя насчет особого отношения Мика не преувеличивала. Зенне действительно позволялось то, что было категорически запрещено другим. Всех ее вывертов наставники будто не замечали, а ее колкие возражения — к нашему изумлению — пропускали мимо ушей. Казалось, вокруг Зенны существует некий таинственный ореол, отталкивающий любого, кто попытается проникнуть в него.

Для меня же трудность заключалась еще и в том, что в определенном смысле Зенна была старше меня. Причем речь здесь идет вовсе не о физическом возрасте: просто Зенна уже умирала, а я еще нет. А смерть — это такой чувственный опыт, который ничем нельзя возместить.

Тревожное состояние было у меня в те дни. Будто чуть слышно потрескивала, грозя обрушиться, кровля над головой. Хотя возможно, что причиной тут являлась не столько собственно Зенна, сколько отчаянное положение, в котором находился тогда весь «Джер».

* * *

Мы проигрывали войну. В Зале Славы на стене, противоположной портретам, была смонтирована карта, показывающая в реальном времени соотношение сил. Синим цветом была окрашена территория, захваченная «Лиганом», красным — области, которые пока удерживал «Джер». Достаточно было бросить взгляд, чтобы все стало ясно. Синий цвет месяц за месяцем расширялся, упорно продвигаясь с запада на восток, красный, соответственно, сокращался, теряя один регион за другим. Сейчас он выглядел, как изрезанный волнами берег, куда заостряющимся языком вдавался узкий синий залив, угрожающий отрезать от него целую треть.

Причем в ближайшее время ситуация могла только ухудшиться. Даже я, не будучи ни аналитиком, ни стратегом, это отчетливо понимал. В нашей группе, например, из бойцов старшего возраста остались только Тапай, Мика и я. Ну еще Зенну сюда можно было приплюсовать. Все остальные — зеленая молодежь, недоростки, восторженные пацаны, которые толком ничего не умеют. Физические данные превосходные, а опыта ноль. Их еще по крайней мере полгода надо выгуливать на помочах. В других филиалах, по слухам, дело обстояло не лучше. Кто будет сражаться? Какими силами удерживать фронт? Кто сможет противостоять опытным лиганским бойцам? Недавно я краем уха засек беседу двух аналитиков как раз об этом. Они говорили, что это очень опасный процесс. Мы не успеваем восполнять технические потери. Еще два-три месяца — и фронт развалится на полностью изолированные «котлы». Ну а сражаться в «котлах», сам знаешь, это конец. Ни коммуникаций нормальных, ни скоординированного управления…

Я был с ними абсолютно согласен. Даже обе наши «ветеранские двойки», моя и Тапая, были уже на пределе. Всем по шестнадцать лет, а после шестнадцати мало кто может работать с нужными скоростями. Реакция становится не та: мозг изнашивается, фармацевтика, которой нас непрерывно пичкают, дает о себе знать. Реабилитация помогает плохо. На рубеже шестнадцати-семнадцати лет гибнет основная масса бойцов. Мика, у которой был приятель среди штабистов, рассказывала, что одно время там всерьез обсуждался план: набрать два военных подразделения из взрослого персонала. Привлечь техников, мелких программеров, охранников — пусть возьмут на себя хотя бы защиту периметра. Ну это, видимо, от отчаяния. Бросить на передовую охранников и программеров — значит заведомо обречь их на смерть. Какие из программеров бойцы? Ведь умение двигаться в виртуале и при этом быть неподвижным в реальности — лежа в кресле пилота, пристегнутым по рукам и ногам, — это особенное искусство, дается оно далеко не всем. Ни программеры, ни техники им практически не владеют; за ними в виртуальном пространстве надо присматривать, как за детьми. Первая же горгулья разорвет их на части. И опять-таки психические реакции у взрослых людей не те, все время опаздывают, никакие нейростимуляторы не помогают.

Так что особых перспектив у нас не было. Поражал меня в данной ситуации лишь один загадочный факт: почему ли-ганцы все-таки побеждают? Откуда у них столько сил? Неужели кто-то способен с искренним сердцем, веруя, умирать за «Лиган»? В холле у нас висел полихромный плакат: лиганец в отвратительном синем костюме, в отвратительной мятой бирюзовой рубашке, в отвратительных, вычурных, голубоватых зловещих очках. Лицо у него тоже грязно-голубоватое, а из расширенных волосатых ноздрей, казалось, исходит смрад. Аннет клялась, что в самом деле ощущает его. Да и меня каждый раз передергивало. И вот удивительный парадокс: ребенку понятно, что «Джер» лучше «Лигана», красный цвет — это радость и жизнь, синий цвет — это горе и смерть, но тогда почему, почему в тех районах, где у «Лигана» налажен сбыт, покупатели не отказываются