1941 – Туман войны - Иван Петрович Байбаков

«время сложное, люди разные». Откуда я знаю – может, вы переодетый немецкий диверсант? Поэтому, если уж вы твердо решили нас в покое не оставить – тогда ведите меня к вашему командованию, там и поговорим… Но только меня одного, – добавил он непреклонным тоном, – мои люди останутся здесь.

– Товарищ… полковник, – почти хором вмешались в разговор «два капитана», – может, мы с ним пойдем, а вы нас тут ждать будете?

– Нет, – твердо ответил пожилой военный. – Пойду я, а вы… вы останетесь.

Игорю показалось, что это свое «останетесь» пожилой военный произнес с каким-то особым смыслом.

«Точно, это он хочет меня и моих бойцов от этих двоих увести, а им, если мы немцами окажемся, возможность уйти дает. Мужественный старый военный, ничего не скажешь… Стоп! Мужественный старый военный… Где-то я это уже слышал, причем совсем недавно? Вспомнил! Так Командир говорил, когда ориентировал нас на поиски генерала Карбышева и давал его словесный портрет… Вот почему мне его лицо покоя не давало!..»

– Товарищ… «полковник», давайте отойдем на пару слов, – совсем другим тоном заговорил Игорь, весь сияя от своей догадки.

– Ну, что еще, – немного раздраженно проговорил тот, отходя от своих подчиненных, – я же сказал, что говорить буду только с вашим командованием, кем бы оно ни было…

– Думаю, опознаться мы сможем и без командования… Вас, случайно, по батюшке не Дмитрием Михайловичем кличут… Ну, скажем, когда вы не «полковник Иванов», а в другом звании?..

Пожилой военный резко остановился и посмотрел Игорю в глаза.

– Как вы узн… Значит, меня уже ищут, и, скорее всего, по приметам… Странно, что и сюда, в такую глушь, забрались. Впрочем, это ничего не меняет, – закаменев лицом, произнес он, по-прежнему глядя Игорю прямо в глаза, – пока я не удостоверюсь, что имею дело с представителями советского командования, ничего говорить не буду. А если… это будет не советское командование – тем более. Поэтому ведите… младший лейтенант.

– Не волнуйтесь вы так, товарищ… генерал, – Игорь уже был полностью уверен, что ему посчастливилось найти Карбышева, осталось только убедить того, что он у своих. – Я действительно представитель именно советского командования, но совсем недавно я, так же как и вы, блуждал по немецким тылам, поэтому очень хорошо вас понимаю. А чтобы убедиться в том, что я и мои бойцы не немцы, достаточно лишь немного проехаться верхом… Вы ведь верхом умеете?

– Кхм… Если вы меня искали, тогда наверняка знаете, что я «из бывших», а тогда все офицеры верхом умели, вот так-то.

– Отлично, тогда прошу вас проехать со мной, тут недалеко, меньше километра – там вы сами все увидите и сможете развеять все ваши сомнения. Вот только жаль, что на второй лошади я своего бойца в разведку отправил… Тогда поступим так: вы на лошади, а я пешком пробегусь.

– Не надо пешком, – чуть насмешливо ответил Карбышев, уже сидя в седле, куда он забрался с немалой сноровкой, – судя по шуму кустов, и лошадь, и ваш разведчик уже на подходе.

Действительно, через несколько мгновений из прибрежных кустов вылетел запыхавшийся боец на взмыленной лошади.

– Товарищ младший лейтенант, там…

– Что, снова люди?

– Да! На этот раз действительно беженцы: женщины, дети, пара стариков-инвалидов… Все понурые, изможденные, явно устали, огня не развели, сидят просто так, словно ждут чего-то.

– Это мои, точнее наши, – вмешался Карбышев, уже решивший для себя, что немцы вели бы себя совсем по-другому, но проехаться с младшим лейтенантом все равно не помешает. – Из разбитой колонны семей комсостава. Пытались на грузовиках в наш тыл эвакуироваться, а тут немецкая авиация… Вот и подобрали их, не бросать же было, теперь вот сопровождаем, к своим…

– Ну, товарищ генерал, считайте, к своим вы их почти довели, совсем немного осталось. Однако сначала покончим с формальностями… Боец, освободи лошадь – ты, со своей манерой езды, ее сегодня уже загонял. Теперь оба слушайте боевую задачу. Сейчас берете мой пулемет – на всякий случай – и идете вместе с двумя товарищами командирами навстречу беженцам, потом ведите их всех к катеру. Там будет привал, попробуем их чем-нибудь подкормить из катерных запасов и уже потом будем сопровождать на аэродром. А мы с товарищем генералом отсюда сразу к катеру, там вас всех ждать будем. Вопросы есть? Вопросов нет, тогда – выполняйте.

Вернувшись к отбитому у немцев бронекатеру, Петров предъявил в качестве своих рекомендаций поле недавнего боя, коротко изложил начальную диспозицию и действия сторон, а потом, оставив Карбышева на берегу, сам забрался внутрь, искать продукты для кормежки скорых гостей.

Пожилой генерал, уже забывший свое недавнее недоверие, с видимым удовольствием ходил по берегу, осматривал трупы немцев, оглядывался, прикидывая направления атаки и восстанавливая для себя картину боя в целом – невооруженным взглядом было видно, что поражение гитлеровцев, пусть и локальное, на местном уровне, доставляло старому русскому офицеру преизрядное удовлетворение.

Закончив осмотр, Карбышев, спасаясь от жаркого полуденного солнца, расположился в тени, под раскидистым деревом, и расстегнул так надоевший ему за время скитаний старый гражданский пиджак. Он сейчас испытал огромное душевное облегчение – воистину, словно гора с плеч свалилась. Закончились бесцельные блуждания по лесам, встретили своих, но главное – появился реальный шанс спасти, вывести в безопасное место женщин и детей, ответственность за жизнь которых он принял на себя там, на дороге…

Он, старый военный, заставший пятую войну, на своем веку многое повидал и на многое насмотрелся. Но такой жестокости – бессмысленной жестокости по отношению к мирному населению, к беззащитным женщинам и детям на той дороге, среди трупов, женского плача и детского рева, увидел впервые

«И ведь видели же, сволочи, ясно видели, что на дороге не военные, а женщины и дети, но все равно утюжили из пушек и пулеметов!.. В результате из более чем ста человек на той дороге, в чужой крови и своих слезах, остались чуть больше двух десятков человек, которых нельзя было бросить и за которых потом больше всего переживать пришлось – как сберечь, чем накормить… Но теперь вроде бы эпопея с беженцами подходит к своему завершению, огромное это будет облегчение, да-с…»

Вместе с этим неожиданно навалилась физическая усталость, как никогда ранее дал знать о себе возраст, напоминая про тяжесть прожитых лет и последствия ранений прошлых войн. А чуть позже вернулись и безрадостные мысли.

«Вот только… Ну ладно, сейчас и здесь их накормим, а дальше-то куда вести? Что-то не вижу я поблизости ни нашей обороны, ни даже какой-никакой советской воинской части, где им передохнуть можно будет, чтобы потом