Знак Зевса - Анатолий Гаврилович Ильяхов

смелости, постучался в дверь рабочего кабинета. Эпаминонд разрешил войти. Он сидел за столом, удобно расположившись в дроносе, и был занят, видимо, чтением папирусов. Хозяин кабинета вопрошающе глянул на Филиппа.

– Какие неотложные дела привели потомка Геракла ко мне?

Филипп смутился поначалу, но быстро справился со своим состоянием.

– Уважаемый Эпаминонд, я слышал от людей, что могущество Фив во многом обязано вам и вашим победам. Но тогда почему вам не дают больше командовать армией?

Вопрос подростка застал врасплох. Эпаминонд недовольно поморщился. Видимо, сомневаясь, нужно ли объяснить наглому юнцу всё как есть, он молчал некоторое время. Потом, отложив папирус в сторону, ответил с горечью в голосе:

– Виной всему, юноша, человеческий эгоизм. Когда моё войско одерживало победу над врагом, все фивяне считали себя причастными к моей славе. Но на войне помимо побед для любого военачальника случаются неизбежные поражения или хотя бы неудачи. В таких случаях все дружно ругали меня одного. И это естественно для человеческой природы. Но я не в обиде ни на Фивы, ни на сограждан, потому что сам фивянин.

– Как долго вы терпели такое от своих граждан?

– После того как я посчитал, что мои Фивы могут обойтись без своего полководца, я удалился от дел.

– Но разве ваше решение не есть повод говорить людям, что Эпаминонд проявил слабость?

– О нет, это не моя слабость, а дальновидность. Я отошёл от дел прежде, чем дела удалились от меня. Для чего солнце, полное ослепляющих взоры сил, иногда прячется за облака? Чтобы люди не видели его закат – в таком случае людям остается только гадать, зашло их солнце или нет. Я, думаю, поступил правильно. Сила духа и мужество воина проявляется не только в сражениях: если ты видишь вокруг столько неблагодарных людей, лучше уйди загодя. Я так и сделал, чтобы не страдать от их дерзостей и невежества. Не следует ожидать, пока люди повернутся к тебе спиной или, что ещё хуже, похоронят заживо. Достойный Лисис, мой учитель, преподал мне замечательный урок, когда говорил: «Научись властвовать над собой, над своими страстями – это не однажды поможет в жизни». Запомни, Филипп, не научишься обладать собой, не будешь властвовать над другими!

Эпаминонд вдруг встал и заходил по кабинету, размахивая руками.

– Я отказался от неблагодарности сограждан, но не от отечества. Я верю, время придёт, и мой опыт понадобится Фивам. Меня обязательно позовут, а до тех пор я разумно проявляю терпение.

Наконец, решив, что достаточно уделил внимания Филиппу, Эпаминонд отправил его прочь, чтобы опять погрузиться в любимое занятие – чтение древних папирусов.

Отрочество

Пребывание в Фивах юных македонян шло своим чередом. В основном ребята проводили время на улице, встречаясь в условленном месте – в тополиной роще или на пустыре. Состязаясь друг с другом в быстроте, силе, ловкости и хитрости, ребята играли в известные им македонские игры: «жмурки», в «волчок», «бабки»; бегали взапуски, гоняли палками обручи. Из развлечений, когда нужно было думать, Филипп предпочитал пессы: на доске расчерчивались клетки, по которым расставлялись камешки противников – белые и чёрные. Нужно было определёнными ходами «запереть» камешки противника – борьба, достойная сильных противников. Эта игра возбуждала Филиппа напряжением ума в поисках многоходовых комбинаций, будоражила воображение. Фрасил, с которым сдружился Филипп уже в Фивах, увлёкся запретными для подростков играми – в азартные «кости» и «камешки». Филипп не отставал от него, ему везло, особенно в «бабки», где требовались даже не умение, а определённая доля везения и ловкость рук, а иногда и мошенничество. Филипп всегда стремился только побеждать.

Подростки любили гонять по сравнительно ровной площадке сферу – кожаный мяч, туго набитый овечьей шерстью. Иногда македонские и фиванские ребятишки сходились в этой игре. Поощряемые криками случайных взрослых, местные подростки играли в полную силу, не жалея ни своих, ни чужих ног. Македонские ребята настраивались только на победу, а если случалось проиграть, стиснув зубы, не показывали расстройства. В разгаре игры случались сшибки, разборки и даже драки, а порой и травмы, но для обеих сторон подобные схватки являлись серьезным испытанием национальных характеров. Взрослея, Филипп расширял круг интересов, тянулся к Эпаминонду, а тот, рассмотрев в нём любознательность и усердие, не отстранялся от общения с ним. Можно сказать, привязался к нему, будто к родному сыну. Теперь они часто проводили вечера вместе – Филипп слушал, Эпаминонд рассказывал.

Филипп с юношеской страстностью познавал сведения о городе недругов Македонии, где богиня Тихе определила ему судьбу жить. Он каждый день знакомился с Семивратными Фивами, главным городом Беотии, влиятельнейшим государством эллинистического мира. Городом, приютившим три тысячи лет назад до этого переселенцев из Финикии. От фивян Филипп услышал историю Эдипа, сына Лая, который убил его посохом, не ведая, что он его отец. Филиппу показывали источник, в котором Эдип омыл кровь с посоха. Фиванцы бережно сохраняли воспоминания о могущественном прошлом своего города, ревниво поддерживали свою гегемонию, и многие войны, которые им приходилось вести, были направлены против государств, противодействовавших их политике. Фивяне воевали с Афинами, но сто лет назад были разбиты при Платеях. Во время нашествия персов царя Ксеркса Фивы изъявили покорность Персии, оставаясь неразорёнными.

Спарта, воспользовавшаяся слабостью фивян, захватила город и поставила военный гарнизон. Лидер демократической партии Исмений был казнен; многие его сторонники убиты, кто остался в живых, бежали в Афины. Тогда и проявился волевой характер Эпаминонда: он сумел пробудить у молодёжи патриотический пыл. Объединёнными усилиями с аристократами-беженцами, руководимыми Пелопидом, фивяне вышвырнули из Кадмеи спартанский гарнизон.

В Фивах находился дом великого Пиндара; его стихи знал и любил Филипп, поскольку поэт некоторое время проживал в Македонии при дворе царя Александра I. Юноша нашёл его домик с небольшим садом. Потомки Пиндара встретили Филиппа по-доброму, расспрашивали, откуда родом, рассказали несколько историй о своём знаменитом предке. На прощание вручили Филиппу гостевой знак, проксений – по обычаю, чтобы помнил и возвратился, когда ещё представится случай…

Любознательность Филиппа поражала Эпаминонда, вопросы возникали сами собой, по любому поводу, обрастая по ходу разъяснения новыми темами. Однажды он спросил:

– А почему в Македонии есть царь, а в Фивах его нет?

Эпаминонд вскинул брови, ответил не сразу:

– Вижу, ты взрослеешь, мой мальчик, если задаёшь такие вопросы. У каждого народа есть властитель, только одних называют царями, других – тиранами и деспотами, или это вожди племён и главные жрецы. В Фивах, как и в остальной Греции когда был царь, его выбирал народ, демос. Цари часто не оправдывали доверия, и тогда демос