Башни заката - Лиланд Экстон Модезитт

— Следующий!

Человек, не имеющий имени, забирает пустую корзину и возвращается туда, где стоят маги в белом.

Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы осветить дно каньона. Там таятся утренние тени. Неожиданно все звуки перекрываются пронзительным свистом.

— Назад! Идиоты! Кому сказано, назад!

Толстогубый детина в шлеме белой бронзы и при мече изрыгает приказы.

— Ты, серебряная башка! Живо за заграждение! За барьер!

Протиснувшись бочком за низкую каменную стену, безымянный работник оказывается среди дюжины уже скорчившихся там фигур.

— Закрыть глаза! Всем закрыть глаза!

Вспомнив о боли, среброглавый повинуется. Неужели боль была всегда? Ему почему-то кажется, что нет.

Вспышка света. Ярче полуденного солнца, ослепительнее любой молнии, она раскалывает скалу, запирающую каньон. Могучий монолит раскалывается. Гранитное крошево с грохотом оседает, образуя подобие пирамиды. Туча пыли вздымается навстречу заре, скрадывая очертания каньона.

— Покинуть убежище! За работу! — командует надсмотрщик.

Двое магов медленно, устало возвращаются к золоченой карете, дожидающейся их на полированных плитах там, где дорога уже проложена.

Волшебник помоложе проходит на расстоянии вытянутой руки от безымянного юноши. Тот смотрит на мага, пытаясь извлечь из своей памяти нечто ускользающее. Но безуспешно.

— За работу, бездельники! А тебе, серебряная башка, особое приглашение требуется?

Над юго-восточном краем каньона восходит солнце, проясняя что-то в сознании безымянного работника. Но это всего лишь сумбурная мешанина каких-то сведений о строительстве дороги. Утес расколот белыми магами; мелкие осколки пойдут на заполнение пустот, крупным каменотесы придадут форму. Потом явится черный маг и соединит камни воедино. Кажется… Во всяком случае, камни пойдут в дело, и дорога протянется дальше. На запад. К закату.

— Нагружайтесь! — снова доносится команда.

Ноги сами подводят его к погрузочной платформе, которую другие узники, окутанные тучами пыли, придвигают к гигантской куче битого камня.

«Всего лишь серые камни…»

Эти слова проплывают над ним, когда он ждет в цепочке носильщиков с такими же корзинами.

Возобновляется обычная работа. Подгонка плит, возведение ограждений, прокладка водоводов…

Загрузочная команда принимает от носильщиков корзины и возвращает их полными камней. Безымянный ныряет в лямки и, щурясь на солнце, бредет по длинному дощатому настилу к разгрузочной площадке.

— Следующий!..

Грубые рабочие сапоги защищают от острых камней, но не от волдырей и мозолей. Правая нога безымянного стерта до крови, в сапоге уже хлюпает. Каждый шаг причиняет мучительную боль.

— Эй, серебряная башка!

Носильщик тупо поднимает глаза на солдата.

— Разгрузишься — ступай в палатку целительницы. Потом возвращайся!

В голосе солдата сквозит раздражение. Он ниже безымянного ростом, но вооружен мечом и тяжелой дубиной из крепкого белого дерева.

Безымянный видит белое, с красноватым оттенком свечение, окружающее вложенный в ножны меч. Такое же свечение окутывает мечи всех дорожных солдат.

Носильщик, ковыляя, поднимается на площадку, опорожняет корзину. Затем направляется к парусиновой палатке под белым флажком с изображением зеленого листка. Там он ставит пустую корзину на землю.

Женщина в зеленой блузе, брюках из мягкой зеленой кожи и сапожках им в тон смотрит на него:

— Правая нога?

Он кивает.

— Сядь туда, — женщина указывает на короткую деревянную скамью. — Сними сапог.

Слова звучат обыденно, но его радует музыка ее голоса. Слабо улыбаясь, он садится и стягивает правый сапог, показывая язву, уже загноившуюся.

Целительница качает головой, словно она наедине с собой, и работник ее не слышит. Бормочет себе под нос:

— Идиоты. Нельзя надевать на голые ноги рабочие сапоги больших размеров…

Ее пальцы касаются кожи вокруг раны. Он морщится в ожидании боли, но прикосновение оказывается умелым, мягким и совершенно безболезненным.

— Хм. Могло быть и хуже, — приговаривает она, окуная белый тампон в какую-то жидкость. — Предупреждаю, это щиплется.

Женщина начинает стирать влажной тканью с его стопы гной и кровь.

Жидкость оказалась не просто щиплющей, а прямо-таки огненной. Юноша стиснул зубы, но не дернулся.

— Раз уж ты здесь, дай-ка я проверю кое-что еще, — произносит целительница.

Мягкие пальцы касаются его висков. В первое мгновение в голове разливается странное тепло. Но это ощущение исчезает даже раньше, чем стихает жжение в ране. Целительница отступает на пару локтей и смотрит на безымянного из-под опущенных темных ресниц, неуверенно качая головой.

— Посиди там. Пусть подсохнет.

Юноша пересаживается со скамьи на указанный ею табурет.

— Целительница! — слышится чей-то голос.

Оба поднимают глаза. У входа в палатку стоит дорожный страж, позади него — двое каторжников с носилками.

Одного из них по имени Редрик безымянный знает. Они соседи по бараку.

— Раздробленная нога, — безучастно произносит дорожный страж.

— Положите его на стол. Осторожно.

На глазах безымянного Редрик и другой каторжник кладут раненого на длинный щербатый стол. Осмотрев поврежденную ногу, целительница говорит:

— Я могу наложить лубок, но для верности его не мешало бы направить в Борлен, к мастеру-целителю.

— Тьма! — ругается дорожный страж.

— Решать тебе. Две кости раздроблены. Я, конечно, попытаюсь спасти ногу, но мои возможности ограничены. Он сможет передвигаться без посторонней помощи не раньше, чем через полгода, а прежней его нога не станет никогда.

— Ладно, — ворчит страж. — Помоги ему чем сможешь, а как быть дальше, я спрошу у командира. Вы двое, — страж обращается к каторжникам, принесшим раненого, — хватит здесь прохлаждаться, живо за работу. А этот, — он указывает на безымянного, — скоро придет в порядок?

— Достаточно скоро. На сей раз ты отправил человека ко мне раньше, чем тот успел окончательно загубить ногу.

Страж поджимает губы, но не произносит ни слова и поворачивается. Редрик и второй каторжник уходят следом за ним.

— Моя нога?.. — спрашивает раненый рабочий. Это немолодой мужчина с проседью в клочковатой бороде и редких волосах.

— Тебя отправят к Клеррису. Им это не по нраву, но придется, — женщина роется в длинном сундуке, а потом, достав какое-то устройство из парусины и деревянных планок, подзывает юношу: