Любовь уходит в полночь - Барбара Картленд

Чувствуя, что такая их встреча наедине, в укромном месте, — это в последний раз, Ксения прижалась к Иствану.

— Поцелуй меня снова, Истван, пожалуйста… всего один такой же поцелуй, как ты меня сейчас целовал!

— Нет, не один! — страстно возразил он. — А первый среди тысяч будущих поцелуев, которые я тебе подарю, моя любимая, дорогая, мое солнце, моя прекрасная будущая жена!

И он поцеловал ее так, что оба чуть не задохнулись.

— Осторожно, Словии нужен король! — тихонько засмеялась Ксения.

— И королева! — в тон ей добавил Истван, нежно прикусив ей мочку уха.

У Ксении земля поплыла из-под ног. Надо было остановиться. Она отстранилась и сделала шаг назад.

— Пора вернуться к гостям, — с трудом выговорила она ставшим вдруг хрипловатым голосом.

И, повернувшись, пошла чуть впереди Иствана, чтобы придать себе большей решимости. Он быстро нагнал ее и пошел рядом. Так они вместе молча вышли из сада. Едва она шагнула в гостиную, он, придержав стеклянную дверь, пока она переступит порог, оставил ее — какой-то высокий гость нуждался в королевском внимании.

Голова ее пылала, мысли бессвязно кружились в воспаленном мозгу, светская беседа на этот раз ей не удавалась, сколько ни прилагала она усилий — она плохо понимала, что ей говорят, боялась сказать что-нибудь невпопад, молчала и улыбалась, когда от нее ждали ответа… Спасибо вдовствующей герцогине Элизабет де Милденбург: заподозрив, что именно происходит с Ксенией, она сжалилась над невестой и предложила ей немедленно отправляться в постель, «и не вздумайте прекословить, милочка, вас спасет повиновение и только повиновение, а иначе…».

— Завтра вас ожидает долгий и трудный день, моя дорогая. Вам надо набраться побольше сил, чтобы его выдержать! — вставая проводить Ксению до дверей, погромче сказала она, приглашая сидящих рядом присоединиться к ее предложению-распоряжению.

Дойдя с Ксенией до дверей, она негромко сказала ей, когда их уже никто не мог слышать:

— Душа моя, несравненная моя девочка, не могу выразить, как много для меня значит видеть Иствана таким счастливым! Вы совершили невероятное! Вы изменили его, Джоанна! И мы все очень, очень вам благодарны.

— Спасибо… — пролепетала Ксения, тронутая тем, что сказала ей сама вдовствующая герцогиня Элизабет де Милденбург.

Но в голосе Ксении зазвенели слезы, и она, попрощавшись, как полагается, ускользнула прочь по парадной лестнице — к себе, в кровать, скорее, скорее остаться одной, накрыться с головой одеялом и выплакаться….

И вот настал этот «долгий и трудный день» — день бракосочетания короля Лютении с принцессой Словии, столь одобряемый Пруссией и всеми европейскими монархиями. Окруженная со всех сторон ликующей толпой карета везла Ксению в собор, где все с нетерпением ждали ее появления. Сказка? Да, сказка. Но что-то надо с ней делать. Такие сказки добром не кончаются, уныло думала одетая невестой Ксения, вторые сутки в напряжении ожидающая прибытия кузины Джоанны в любое из этих счастливых мгновений.

Перед тем как начать одеваться, она трижды посылала вниз — спросить, не дожидается ли ее «дама из Англии». Ответом всякий раз было «нет». Что тут поделаешь? Ничего. И она позволила Маргит одеть себя в усыпанное алмазами свадебное платье, которое тоже нашлось в багаже Джоанны: к свадьбе та готовилась заблаговременно, хоть и не желала ее.

Как того требует обычай, невесту к алтарю должен сопровождать отец. Ксению сопровождал посол Пруссии герр Винхофенберг, и все знали почему. Посол что-то ей говорил: по-немецки, монотонно и неразборчиво. Ксения сначала не понимала его бормотания, но прислушалась повнимательнее:

— Не знаю, что его светлость эрцгерцог, ваш батюшка, скажет на это… Он, конечно же, обвинит меня в этой ненужной поспешности, mein Prinzessin[1], и что я ему отвечу?

— Вы должны сказать ему правду, герр Винхофенберг, — приноравливаясь к языку, на котором она говорила не так свободно, с учетом его многочисленных диалектов, ответила Ксения. — Обстановка в Лютении потребовала того, чтобы у народа… были король и королева. Как можно скорее. И потому в правительстве решено было максимально ускорить намеченную свадьбу короля Иствана. — На слово «нашу» язык Ксении не повернулся.

Но, кажется, она пробудет с Истваном дольше, чем ей это представлялось вчерашним вечером! Радоваться этому или печалиться? Ведь расставание все равно неминуемо. Каждый новый день, проживаемый ими вблизи друг друга, соединяет их теснее и теснее, связь между ними крепнет. Значит, и боль расставания будет острее. Во всяком случае, для нее. Ксения радовалась, но эта радость была радостью обреченной на пытку.

Народ приветствовал ее со всей непосредственностью. И Ксения не сомневалась: не только обретенное им уважение к королю сказывалось в этих приветствиях, но и уважение к ней самой.

Люди в толпе держали яркие транспарантики и, когда карета к ним приближалась, поднимали их выше: «Ей не все равно!»; «Боже, храни королеву, которая думает о нас!» — с удовольствием прочитала Ксения. Как это было приятно! Дети по сторонам дороги бросали охапки цветов к колесам кареты — по подсказке родителей, в чем Ксения тоже не сомневалась.

Последние два дня в газетах кипели бурные страсти: обсуждалось строительство госпиталя для женщин и детей, и эта тема почти затмила радостное удивление налогоплательщиков по поводу снижения налогов и обещания короля помочь местным держателям производства как денежными средствами, так и законодательными мерами.

И все это не без участия ее, Ксении, думала она себе в оправдание. Ведь как бы ни разгневался, ни разбушевался Истван, узнай он об их с сестрой «рокировке», не в его силах сбросить со счетов тот факт, что его единение с народом не обошлось без посредства обманщицы, если ему будет угодно назвать ее так…

Да, с народом король Лютении Истван теперь в единстве.

Остался открытым вопрос: в единстве с кем он пойдет под венец? Ксения все еще не теряла надежды — с Джоанной! Хоть бы в самый последний момент та должна появиться!

Но если — допустим такое — Джоанна не успеет к венчанию и женой короля все же станет она, Ксения, то пробудет она ею совсем недолго, всего несколько минут… часов — самое большее день, и Джоанна займет свое законное место на лютенийском троне.

— Этот народный энтузиазм весьма привлекателен, вы не находите mein Prinzessin? — рассуждал тем временем прусский посол Винхофенберг, пока они ехали по улицам Мольнара, — толпа по мере того, как карета приближалась к собору, заметно густела. — И какая жалость, что этого не видит сейчас его светлость эрцгерцог, ваш батюшка! Он бы многое понял, увидев такую картину.

Ксения, чтобы не отвечать на трудном для нее языке — все же ей не хотелось делать ошибок, — ограничилась извиняющейся улыбкой и повернула лицо к послу — дескать, она с ним согласна, она разделяет его чувства.