Забрать любовь - Джоди Пиколт

Отец глубоко вздохнул, как будто вспомнил все то, что я так и не набралась смелости произнести вслух.

— Как и всем нам, — пробормотал он.

* * *

К тому времени, как я вернулась, уже окончательно стемнело. Я медленно шла по улице, заглядывая в освещенные окна домов и пытаясь ощутить царящие за ними тепло и аромат накрытого к ужину стола. В очередной раз не рассчитав размеры своего живота, я оступилась, поскользнулась и была вынуждена опереться на почтовый ящик, дверца которого тут же распахнулась, напомнив мне высунутый почерневший язык. Внутри ящика поверх кипы писем лежал розовый конверт без обратного адреса. На нем значилось имя Александра Ла-Рю, живущего в Кембридже, в доме номер двадцать на Эпплтон-лейн. Все это было написано плавным, кренящимся вправо почерком, почему-то показавшимся мне европейским. Ни мгновения не колеблясь, я огляделась и сунула конверт себе в карман.

Я совершила федеральное преступление. Я не знала Александра Ла-Рю, и я не собиралась отдавать ему письмо. Я зашагала прочь, стараясь идти как можно быстрее. Мое лицо пылало. Что я творю?

Я буквально взлетела по ступенькам, захлопнула за собой дверь и заперла оба замка. Я сбросила на пол пальто и стянула ботинки. Мое сердце колотилось так, что было трудно дышать. Дрожащими пальцами я вскрыла конверт. Те же наклонные длинные буквы. «Дорогой Александр, — было написано на обрывке бумажного пакета, — ты мне снишься. Триш». Вот и все. Я несколько раз перечитала записку, после чего внимательно осмотрела края и обратную сторону обрывка коричневой бумаги, чтобы убедиться, что я ничего не упустила. Кто такой Александр? Кто такая Триш? Я кинулась в спальню и сунула письмо в нижний ящик комода. Я попыталась представить себе, какие сны видит Триш. Быть может, она закрывает глаза и видит, как руки Александра скользят по ее бедрам, ее ногам. Быть может, она вспоминает, как они вместе сидели на берегу речки, сбросив туфли и носки, держа занемевшие от холода ноги в бурлящей ледяной воде. Быть может, Триш тоже снится Александру.

— Вот ты где.

Я вздрогнула, когда в комнату вошел Николас. Я подняла руку, и он обвил мое запястье галстуком.

— Обожаю босых беременных женщин, — сказал он, становясь коленями на край кровати, чтобы поцеловать меня.

Я приподнялась и с усилием села.

— Как прошел твой день? — спросила я у мужа.

Голос Николаса донесся из ванной, заглушаемый шумом воды из крана.

— Иди сюда, тут и поговорим! — прокричал он и включил душ.

Я вошла и присела на крышку унитаза. От горячего пара волосы, выбившиеся из-под заколки у меня на затылке, тут же начали завиваться в кольца. Слишком тесная блуза отсырела и облепила живот. Мне хотелось рассказать Николасу о том, чем я сегодня занималась. О посещении кладбища, о Триш и Александре. Но не успела я собраться с мыслями, как вода выключилась и Николас сдернул с вешалки полотенце. Обернув его вокруг бедер, он в облаке свежего пара покинул душевую кабинку и ванную.

Я поплелась за Николасом в спальню, где он уже вглядывался в зеркало над моим туалетным столиком, для чего ему пришлось нагнуться, и старательно расчесывал волосы моей щеткой.

— Иди сюда, — позвал он, потянувшись назад рукой и глядя мне в глаза из зеркала.

Он усадил меня на угол кровати и вытащил заколку из волос, после чего принялся расчесывать меня, медленными, ленивыми движениями проводя щеткой по моей голове и шее до самых плеч, теперь, как шелковым покрывалом, накрытых волной волос. Я склонила голову набок и закрыла глаза, чувствуя, как щетка распутывает влажные пряди.

— Как хорошо, — пробормотала я и не узнала собственный голос.

Вот уже ласковые руки снимают с меня одежду, укладывают на прохладное покрывало и продолжают перебирать мои волосы. Собственное тело казалось мне гибким и легким, почти невесомым. Если бы Николас меня не обнимал, я бы наверняка поднялась в воздух и улетела.

Николас приподнялся надо мной на руках и одним быстрым движением вошел в меня. Мои глаза распахнулись от пронизавшей меня боли.

— Нет! — вскрикнула я.

Николас замер и мгновенно отстранился.

— Что случилось? — спросил он, испуганно глядя на меня все еще затуманенными глазами. — Ребенок?

— Я не знаю, — прошептала я.

Я действительно ничего не понимала. Я только знала, что там, где всего несколько дней назад ничего не было, теперь возникла какая-то преграда. Когда Николас вошел в меня, я ощутила сопротивление, как будто что-то выталкивало его наружу с силой, равной силе его желания.

Я подняла на него глаза.

— Мне кажется, нам больше не надо этим заниматься, — нерешительно сказала я.

Николас стиснул зубы и кивнул. В ямочке у него на горле пульсировала вена, и я смотрела на нее, пока он пытался взять себя в руки. Я виновато натянула одеяло на живот. Этот крик вырвался у меня совершенно непроизвольно.

— Конечно, — рассеянно ответил Николас, поднялся и вышел из комнаты.

Я сидела в темноте, спрашивая себя, что я сделала не так. Рядом с собой я нащупала рубашку Николаса. В полумраке спальни мне показалось, что она сияет странным серебристым светом. Я натянула ее через голову и закатала рукава. Щелкнув кнопкой светильника, я извлекла из тумбочки туристический рекламный проспект.

Внизу открылся и снова захлопнулся холодильник, раздались тяжелые шаги, досадливый возглас. Я начала читать вслух, стремясь заполнить своим голосом холодное пространство бесцветной комнаты.

— Земля масаев, — прочла я. — Масаи Танзании хранят одну из последних культур на земле, не тронутых современной цивилизацией. Представьте себе быт женщины из племени масаев, живущей по тем же законам, которым следовали ее предки тысячи лет назад. Она точно так же обитает в хижине, обмазанной глиной и навозом, и пьет молоко, смешанное с коровьей кровью. До наших дней дошли древние ритуалы инициации, такие как обрезание достигших половой зрелости юношей и девушек.

Я закрыла глаза. Все остальное я уже знала наизусть. «Масаи существуют в гармонии со своим мирным окружением и поклоняются силам природы, циклам которой они следуют всю свою жизнь». Желтый свет луны проник в окно спальни, и я отчетливо ее увидела — масайскую женщину, стоящую на коленях у подножия моей кровати. Ее темная кожа светилась, глаза блестели, как полированные ониксы, а уши и шею украшали золотые обручи. Лишь мельком взглянув мне в глаза, она похитила все мои тайны. Она открыла рот и запела ритмичную песню об окружающем ее мире.

У нее был низкий приятный голос, а мотив песни был мне совершенно незнаком. Мой живот как будто подрагивал в такт музыке. Снова и снова она повторяла на своем нежном щелкающем наречии один и тот же зов: «Пойдем со мной. Пойдем со мной». Я прижала ладони к животу, в котором, как светлячок в стеклянной банке, трепетала тоска. И тут я поняла, что это первые толчки моего ребенка, напоминающего мне о том, почему я никуда не могу пойти.