В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

Ей просто невыносима была мысль об их лишениях, так же как, с течением времени, мистеру Хиксу, который нашел принца человеком более демократичным, чем любой, кого он знал в Апекс-Сити, и был чрезвычайно заинтригован тем, что очки им делал один и тот же мастер.

Но главное, что покорило Хиксов в принце и его матери, — это их художественные наклонности. Их приводила в восхищение мысль, что среди толпы вульгарных, необразованных членов королевских семейств, наводнявших Европу от Биаррица до Энгадина, игроков и любителей танго, живущих на счет не менее вульгарных плебеев, им, ненавязчивым и обладающим чувством собственного достоинства Хиксам, повезло встретить сию культурную пару, которая присоединила их с легкой насмешкой к своей легкомысленной родне и чьи вкусы ничем не отличались от вкусов тех эксцентричных, ненадежных и временами живущих взаймы личностей, которые прежде представляли для Хиксов высшее общество.

Теперь миссис Хикс увидела наконец возможность быть одновременно артистичной и любить роскошь, восторгаться современной канализацией, но и вести разговор на высшем уровне. «Если бедняжка-княгиня хочет пообедать в „Нуво-люкс“, почему бы не доставить ей такое удовольствие? — с улыбкой спрашивала миссис Хикс. — А то, что она, по ее словам, обожает лепешки с маслом, как ребенок, — это, думаю, в ней самое милое».

Корал Хикс не присоединилась к этому хору, но со свойственной ей странной бесстрастностью приняла перемену в образе жизни родителей и впервые (как заметил Ник) стала уделять внимание материнским туалетам, благодаря чему силуэт миссис Хикс стал строже, а наряды сдержанней по цвету и из более изысканной материи; так что имей кто-нибудь случай уловить сходство дочери с матерью, результат вряд ли заставил бы его содрогнуться.

Подобные меры предосторожности были более чем необходимы — Лэнсинг не мог не замечать это, поскольку изменился уровень общества, в котором теперь вращались Хиксы. Ибо, любопытный факт, близкие отношения с принцем и его матерью — которые постоянно заявляли, что они парии, изгои, богема среди коронованных голов, — тем не менее включали в себя не только проживание в Палас-отелях, но и общение с теми, кто часто посещал их. Адъютант принца — приятный молодой человек с непринужденными манерами — с улыбкой намекнул, что их светлости, хотя глубоко демократичны и просты в общении, все же имеют обыкновение предварительно изучать список гостей, которых хозяева желают пригласить вместе с ними; и Лэнсинг замечал, что списки, которые миссис Хикс ему «представляла на рассмотрение», обычно возвращались увеличенными за счет добавления многочисленных богатых и титулованных персон. Их светлости никогда не вычеркивали ни одного имени; они с энтузиазмом и любопытством приветствовали приглашение старейших и страннейших друзей Хиксов, самое большее перенося приглашение некоторых из них на другой день под тем предлогом, что будет «удобнее» познакомиться с ними в более приватной обстановке; но они неизменно добавляли к списку любых своих друзей, великодушно намекая на желание, чтобы эти последние получили «несравнимое удовольствие» познакомиться с Хиксами. Вот так и случилось, что, когда октябрьские штормы вынудили «Ибис» бросить якорь, Хиксы, вновь найдя в Риме августовских путешественников, с которыми расстались в прошлом месяце в Афинах, нашли также, что список необходимых визитов увеличился за счет всего столичного света.

Княгиня, как не мог не заметить Лэнсинг, и в самом деле обожала доисторическое искусство и русскую музыку, живопись Гогена и Матисса, но также с безотчетным восторгом воспринимала крупный жемчуг и мощные авто, караван-чай и современные удобства, душистые сигареты и светские скандалы; а ее сын, будучи явно менее чувствителен к этим формам роскоши, обожал свою мать и был очень рад удовлетворять ее наклонности за чужой счет, «раз уж бедная мама, — как сказал он, — так отважно переносит все трудности жизни в пустыне».

Улыбчивый адъютант, который объяснил все эти вещи Лэнсингу, добавил, улыбаясь еще ослепительней, что принц и его мать в долгу, светском или родственном, перед большинством титулованных особ, пригласить которых они просили миссис Хикс; «и их светлостям кажется, что для их друзей наиболее лестным будет, если на их гостеприимство им ответят возможностью познакомиться со столь интеллигентными людьми».

Вечером, о котором идет речь, на званом обеде друзьям их светлостей представилось, численно, чуть ли не самое большое количество таких возможностей. Три десятка гостей рассадили вокруг украшенного цветами стола, за который не были допущены Эльдорада и мистер Бек под тем предлогом, что княгиня-мать любит уютные компании и умоляла хозяев, чтобы за столом было никак не больше тридцати человек. По крайней мере, так миссис Хикс оправдывалась перед своими верными поклонниками; но Лэнсинг заметил, что в последнее время та же умелая рука, что переменила круг общения миссис Хикс, обычно умудрялась исключить из него обоих застенчивых секретарей. Их изгнание было тем более неприятно для Лэнсинга, что он последние три месяца занимал место мистера Баттлса и сам состоял, как они, на жалованье. Но поскольку он принял эту должность, его очевидной обязанностью было исполнять ее в соответствии с требованиями его нанимателей; и даже Эльдораде и мистеру Беку было ясно, что он обладал, как с удовольствием сказала Эльдорада, «талантом общения не меньшим, чем мистер Баттлс».

Во время круиза его обязанности не вызывали у него неприятных чувств. Он был рад любой конкретной задаче, пусть и самой банальной, и чувствовал себя более независимым в качестве секретаря мистера Хикса, чем его балуемого гостя, а крупный чек, который мистер Хикс вручал ему первого числа каждого месяца, способствовал укреплению зачахшего было чувства самоуважения.

Он считал, что ему до нелепости много платят — но это было дело Хиксов, — и не видел ничего унизительного в том, чтобы служить у людей, к которым хорошо относится и которых уважает. Но с момента злополучной встречи с бродягой-принцем его положение изменилось, как и положение его работодателей. Он больше не был полезным и достойным уважения помощником мистера и миссис Хикс, как Эльдорада и мистер Бек; он стал неожиданно ценным «общественным активом», не уступающим мистеру Баттлсу в способности толковать тайны иностранного этикета и превосходившим его в персональной привлекательности. Как выяснили Хиксы, Ник Лэнсинг уже знал большинство богатых и аристократичных друзей княгини-матери. Многие из них приветствовали его восторженным: «Старина Ник!» — и он был почти так же, как адъютант его светлости, знаком со всеми тайными перипетиями любви и ненависти, благодаря которым устройство званых обедов в Риме становилось настоящей наукой даже больше, нежели в Апекс-Сити.

Первое время миссис Хикс беспомощно блуждала в этом лабиринте скрытых скандалов, соперничества и ревности и, найдя поддержку в Лэнсинге, вцепилась в него с трогательной настойчивостью. Но если ценность молодого человека росла в глазах его работодателей, то в его собственных глазах она падала. Он был обречен играть роль, на какую не подряжался, и, казалось, еще хуже то, что ему платят банкнотами, чем если бы вознаграждение ограничивалось просто хорошими обедами и роскошным жильем. В первый раз, когда улыбчивый адъютант подмигнул ему при какой-то оговорке миссис Хикс, Ник покраснел до корней волос, а ложась спать, поклялся, что уволится на другой же день.