В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

— От-врати-тельна? От-врати-тельна? Сюзи!

— Да… имея Нельсона… и Клариссу… и ваше общее прошлое… и денег сколько захочешь… и вдруг этот человек! Отвратительно!

Элли поднялась, вся дрожа: она не привыкла к сценам, от этого у нее случался беспорядок в мыслях, как и в лице.

— Ты так бессердечна, Сюзи… так бессердечна и ужасна, что у меня даже слов нет, — запинаясь, проговорила она. — Но ты не понимаешь, о чем говоришь. Как будто у кого-то было когда-нибудь денег сколько захочешь! — Она осторожно промокнула подведенные глаза платочком, взглянула на себя в зеркало и великодушно добавила: — Но я постараюсь забыть, что ты сказала.

Такое же чувство протеста, какое она испытывала юной девушкой, такое же брезгливое желание отстраниться от правил и идеалов своего окружения, что побудило ее совершить безумный поступок — выйти за Ника, пылало сейчас в груди Сюзи.

Как она вообще могла снова вернуться в этот мир? Как могла следовать его жизненным ценностям и разделять его мнения? Увы, только замужеством по меркам этого мира она могла добиться независимости от него же. Вероятно, та же мысль двигала Ником: вероятно, он раньше ее понял: чтобы быть нравственно свободным, им обоим нужно быть выше материальных забот. Вероятно…

После разговора с Элли Вандерлин Сюзи чувствовала себя такой подавленной и униженной, что едва не раздумала встречаться с Олтрингемом на следующий день. Она знала, что он приезжает в Париж затем, чтобы услышать от нее окончательный ответ; он будет ждать сколько потребуется, если только она согласится предпринять немедленные шаги к осуществлению развода. Она остановилась в скромной гостинице на Фобур-Сен-Жермен и снова отвергла его предложение позавтракать в «Нуво-люкс» или каком-нибудь другом фешенебельном ресторане на Бульварах. Как прежде, она настояла на том, чтобы пойти в местечко на отшибе, близ Люксембургского сада, где цены были ей по карману.

— Не могу понять, — протестовал Стреффорд, когда, выйдя из гостиницы, они повернули в сторону ничем не примечательного уединенного заведения, — почему ты непременно хочешь лишить меня вкусной еды и удовольствия показаться на людях вместе с тобой? Почему мы должны таиться? Разве людям и без того уже не известно, что мы собрались пожениться?

Сюзи слегка поморщилась, спросив себя: всегда ли его слова будут звучать так неестественно?

— Нет, неизвестно, — ответила она со смехом, — они просто до сих пор думают, что ты даришь мне жемчуга и шиншилловые манто.

Он добродушно нахмурился:

— Что ж, так я с радостью… прямо сейчас. Не думаешь, что для тебя лучше воспользоваться случаем? Не хочу утверждать… но заранее знаю: я слишком богат, чтобы не превратиться в скрягу.

Она слегка пожала плечами:

— Сейчас я больше всего ненавижу жемчуга и шиншиллу, да все на свете, что дорого и вызывает зависть…

Она внезапно замолчала и покраснела, осознав, что говорит точно то же, что наверняка говорили бы все те женщины, которые пытаются завлечь его (кроме самых умных), и что он, несомненно, заподозрит ее в попытке разыграть банальную комедию бескорыстия, которая вряд ли обманет его или будет ему приятна.

Весело поблескивая глазами, он смотрел на нее, и она, встретив его взгляд, с улыбкой продолжила:

— Но все же не воображай, что если я… решу… то только ради твоих beaux yeux…[23]

Он засмеялся, как ей показалось, довольно сухо.

— Нет, — сказал он, — не думаю, что такое случится со мной когда-нибудь еще.

— Ох, Стрефф… — Она запнулась, чувствуя раскаяние.

Странно — когда-то она точно знала, что сказать важному для нее мужчине, кем бы он ни был и какого бы обращения ни требовал; она даже — в трудные времена до замужества — могла очень правдоподобно нести сентиментальную чушь, от которой беднягу Фреда Джиллоу охватывала блаженная немота. Но с тех пор она узнала, что значит говорить на языке подлинной любви, смотреть ей в глаза, ощущать ее объятия, и теперь искусство пустяковой болтовни подвело ее; она сознавала, что путается и подыскивает слова, как начинающая, под внимательно-ироническим взглядом Стреффорда.

Они дошли до неприметного заведения, куда направлялись, он открыл дверь и заглянул внутрь.

— Там битком — ни одного свободного столика. И душно. Куда пойдем? Может, они посадят нас где-нибудь отдельно… — предположил он.

Она согласилась, и их повели наверх по винтовой лестнице в альков с низким потолком, освещаемый аркой верхней части высокого окна, остальная часть которого приходилась на помещение внизу. Стреффорд открыл окно; Сюзи бросила плащ на диван и стояла, опершись на балконную решетку, пока он заказывал ланч.

В общем-то, она была рада этой встрече наедине. Просто потому, что она не сомневалась в отношении Стреффорда, было невеликодушно дольше держать его в подвешенном состоянии. Настал момент для решительного разговора, а в переполненных залах внизу это было бы невозможно.

Официантка принесла им первое блюдо и удалилась, но Стреффорд не пытался возвратиться к теме их отношений. Вместо того он заговорил о предмете, более ему близком: юморе и иронии человеческой комедии, разыгрываемой людьми его круга. Его злые комментарии всегда развлекали Сюзи, поскольку содержали тонкие философские замечания по поводу фигляров, которых они так часто наблюдали вместе. По сути, он был единственным человеком (не считая Ника), который участвовал в спектакле и одновременно стоял в стороне; и она удивилась, что, когда их разговор продолжился, ей было не слишком интересно слушать его комментарии к старым сплетням.

Обескураженная, она сказала себе, что, наверное, ничто больше не способно теперь по-настоящему удивить ее; затем, прислушавшись к нему, начала понимать: ее разочарование вызвано тем, что Стреффорд на самом деле не может жить без тех людей, которых видит насквозь и высмеивает, и что довольно банальные скандалы, о которых рассказывает, интересуют его не меньше, чем собственные острые замечания о них; и она ужаснулась при мысли, что внутренняя сущность внешне богатой жизни графини Олтрингемской будет столь же ничтожна и низка, как эта маленькая комнатка, где он и она сидят локоть к локтю — столь бесконечно далекие.

Если Стреффорд не мог жить без этих людей, то и она с Ником тоже; но по очень разным причинам! Имей они его возможности, какой бы мир они создали для себя! Но подобные фантазии были бесполезны, и она вернулась к реальности. В конце концов, став леди Олтрингем, она будет иметь возможность создать тот мир, о котором они с Ником мечтали… только придется ей создавать его одной. Что ж, таков, вероятно, ход вещей. Все человеческое счастье чем-то обусловлено и ограничено, и ее счастью, несомненно, всегда быть одиноким, поскольку лишь материальной стороны для него недостаточно, хотя и оно зависит от нее, а вот счастье Грейс Фалмер, например, от благополучия не зависело никогда. И все-таки даже Грейс Фалмер не устояла перед предложением Урсулы и за день до отъезда Сюзи появилась в Роане, вместо того чтобы отправиться в Испанию с мужем и Вайолет Мелроуз. Но с другой стороны, Грейс пожертвовала своими интересами ради детей, и чувствовалось, что, отказываясь от свободы, она все равно во всем оставалась собой. Вся разница была в этом…